Ангелы по пять

В этот день распоряжением сверху занятия в школах сократили, учеников отпустили по домам, а преподавателям во время трансляции похорон с Красной площади рекомендовали сидеть перед телевизорами в учительских и других местах общественных сборищ и внимать тяжести момента. Но занятия в кружках отменить вроде бы забыли, и я, надеясь, что во второй половине дня они всё-таки состоятся, отправился в привычный путь. А если занятий в кружках не будет, думал я, заполню хотя бы журналы посещаемости. Увлечённый суматошной радостью живого творчества, я подолгу разучивал с ребятами песни, многие из которых сочиняли они сами, расписывал партитуры и тексты, копался в ненадёжных самопальных усилителях и колонках, паял провода, но всегда забывал заполнить журналы вовремя. Этот же день казался мне вполне подходящим для того, чтобы тоскливо покорпеть над противными кондуитами в попытках сочинить для руководства и бухгалтерии формальные темы кружковых занятий.

…Незадолго до этого я умудрился попасть в неприятную историю. Моя рок-группа, уже неоднократно занимавшая призовые места на различных молодёжных конкурсах, получила приглашение показать несколько номеров в городском концерте, посвящённом… не помню чему. Сейчас уже смешно вспоминать тогдашние «серьёзные» поводы подобных «мероприятий» (не люблю это холодное, корявое словечко, особенно по отношению к живым добрым делам – концертам, встречам, выставкам: я слышу в этом слове какие-то скучные «меры» и их «приятие»).

Приглашение было лестным, так как в концерте участвовали и коллективы художественной самодеятельности, и профессионалы из областной филармонии, а в зрительном зале ожидались высокопоставленные гости. Понадеявшись, что в случае удачного выступления перед начальством будет легче добыть необходимые инструменты, я согласился. О нашем участии мне сообщили по телефону буквально за день, видимо, первоначально концерт должен был быть привычно народно-хоровым-танцевальным, и никаких выступлений эстрадных ансамблей, а тем более рок-групп, не планировалось. Но в последнюю минуту – возможно, в угоду новым веяниям – всё-таки решили привлечь молодёжь. Я бросился собирать моих музыкантов по домам.

Организаторы концерта, конечно, даже не задумывались, что для коллектива, играющего на электроинструментах, участие в сборной «солянке» – дело крайне сложное. Ведь главными нашими врагами в таком концерте были именно хоры и танцевальные ансамбли: их многочисленные участники могли буквально вдребезги растоптать (и топтали) нашу и так не очень надёжную технику. И хотя мы привезли аппаратуру в концертный зал ещё с утра, задолго до начала концерта, нам не дали толком подготовиться и настроиться, поэтому звучание было ужасным, и обычно слаженные мои исполнители выглядели перепуганными и жалкими, так как почти не слышали ни себя, ни товарищей – пели и играли почти наугад.

На следующий день я уже сидел в зале заседаний горкома партии вместе с руководителями других коллективов, принявшими, на свою беду, участие в концерте и попавшими в немилость к секретарю по идеологии. Эта бесформенная матрона в уродливом платье своими манерами и видом напоминала торговку с «Озёрки», центрального городского рынка, и орала на нас в точном соответствии с выражением «базарная баба». Оказалось, что в немилость попали практически все участники злосчастного концерта: это, вероятно, и спасло, в частности, мою группу, так как на полное уничтожение одновременно всех у этой специалистки по культуре не хватило времени и сил. Плохо помню, какие именно недостатки были выявлены ею именно у нас, помню только, что они были абсолютно вздорными, и говорилось вовсе не о плохом звуке, как предполагал я. Речь вообще не шла о неправильно спетых нотах, неудачных «па» или недостатках в постановке номеров. В качестве примера «высокопрофессиональной» оценки художественного уровня и мастерства исполнителей приведу из её рева только одну запомнившуюся мне фразу (это она кричала руководителю очаровательного детского танцевального ансамбля): «Что вы за костюмы на детей надели?! Да у них у всех трусики в попки позалезали!»… Возражать этой фурии не пытался никто – это было бесполезно и могло только ухудшить положение.

И хотя, кроме устного разгрома, никаких реальных мер (или «мероприятий») против нас так и не было принято, я жил теперь в постоянном страхе закрытия группы.

…Перед выходом из дома я успел выпить только чашку кефира с какой-то булочкой и во время пересадки с одного вида транспорта на другой вдруг почувствовал, как сильно разыгралась любимая язва желудка. Нужно было немедленно что-то проглотить, и я забежал в закусочную, устроенную напротив остановки троллейбуса на первом этаже тёмно-серой шестиэтажной «сталинки».