Ангелы приходят всегда

— Понимаю. Однако поймите и вы: мы могли бы вести с вами эту беседу до освобождения инокини, но это слишком походило бы на торг. Мы спасаем погибающую из-за вас девушку, вы становитесь нашим агентом. Не зря говорят: «Невольник — не богомольник». Поэтому мы решили не ставить вас в безвыходное положение. Мы обращаемся к вашим человеческим и гражданским чувствам, к вашей совести. Повторяю, мы могли бы припомнить все ваши криминальные дела, посчитать, сколько лет вам причитается отсидеть, а потом уже беседовать о вашей работе у нас не в вопросительной форме, а как о решенном деле. Но мы уважаем вас, как личность. И если вам недорога ваша безопасность и жизнь, то, по крайней мере, вы не можете отрицать, что именно мы, а не вы, спасли девушку. А ведь она должна была погибнуть из-за вас! Посмотрите на ситуацию теми глазами, которыми вы смотрели на нее до этого разговора... И потом, вы же понимаете, что все невечно. В конце концов, у нас есть контрактная форма работы, сроки...

— Скажите, — вновь перебил «серого» Лазарь, — что с Князевым?

— Мы не знаем. Ходили разные слухи: то ли внезапно умер от разрыва сердца, то ли скрылся за границей, то ли еще что. Получить достоверную информацию пока не удалось.

...В течение всей беседы Лазаря с «серым человеком» на некотором расстоянии от машины с двух противоположных сторон стояли двое. Долгим внимательным взглядом они всматривались в черный блестящий «Хаммер», словно могли видеть насквозь.

Глава одиннадцатая

У КОСТРА

А ты был не прав —

ты всё спалил за час,

и в этот час большой огонь угас,

но в этот час стало всем светлей.

(«Машина времени»)

Несмотря на летнюю пору, в горах от частых дождей к вечеру становилось зябко. Правда, в день праздника Преображения дождь не лил, однако и солнце не показывалось. Туманные влажные облака окутали горы, напоминая таинственное облако, сошедшее две тысячи лет тому назад на гору Фавор в миг преображения Господня...

Среди высоких лиственных деревьев и зарослей рододендрона в это вечернее время уют создавал лишь гостеприимный костер. На обожженных камнях — пустынническом лесном очаге закипал чайник, а в котелке аппетитно булькала гречневая каша. Несколько пустынножителей сошлись у костра, подобно тому как в ненастную погоду в тихой гавани сходятся корабли. Старец Салафиил держал на коленях картонную коробку, в которой, нахохлившись, сидел большеглазый совенок. Этот совенок неделю назад выпал из дупла и был спасен от верной смерти нашедшим его монахом. Теперь своими не по-птенцовски умными глазами совенок изучал загадочный мир этих странных людей — горных отшельников.

Долговязый монах Давид усадил у костра подошедшего только что иеромонаха Серафима и забасил:

— Отец Серафим, расскажи, что там в Москве?

Иеромонах, с непривычки с трудом устроившись на неровном стволе поваленного дерева, ответил:

— В Москве я редко бываю. Я у себя за городом обычно. А в Москве у меня голова кругом. Насмотришься всякого...

— Ну, а вообще в России? — не отставал отец Давид.

— В России по-разному. У каждого свое: у одних щи без жиру, а у других жемчуг мелкий. Но и у тех, и у других, в основном, главный кумир — деньги. Вот это печально. Встречаются, правда, и духовно живые люди, с непромытыми мозгами, в том числе и молодые... А Православие сейчас переживает кризис: это, как при болезни, либо наступит выздоровление и прилив сил, либо — ухудшение и смерть. Жаль будет, если из Православия сделают дежурную служанку власти. Тогда — рот на замок. И сейчас-то бесстрашное пастырское слово слышится редко, а вот красивые, но пустые слова — сплошь и рядом. Где христианское исповедничество веры?

— Такое не только в России, — грустно вздохнул монах Давид. — Христианство во всем мире переживает кризис. Вся эта секуляризация... Правда, отец? — обратился он к старцу Салафиилу.

— Да, аввочка, правда, — кивнул в ответ старец. Его иссохшее и кажущееся невесомым тело словно колебалось в неровных отсветах пламени. Седые пряди волос красиво лежали на плечах, а длинная клинообразная борода то и дело касалась головы совенка, на что тот, правда, не реагировал.

— Отче, — обратился к старцу иеромонах Серафим, — а что сегодня главное?

Старец Салафиил не отрывал задумчивых темно-карих глаз от костра, точно в его пламени видел незримое: