Ангелы приходят всегда

— Да? — особа манерно повела плечами. — Ну, хорошо. И что мне в моей родословной? А игра — это страсть. Я из древнего и богатого рода. О, да! — говоря, она кокетливо стреляла глазками. — Но я хочу играть и выигрывать. Рулетка, карты, кости, даже бильярд. О, да, я могу играть в бильярд. А еще — в прятки. Не пробовали играть в прятки на деньги или на... Ну вы поняли! — она изобразила на лице легкое смущение. — Игра ради игры! О, азарт — это жизнь и смерть, это все. Вот где открывается неуловимый лик жизни. Сегодня он — светлый, завтра — темный, послезавтра — неизвестно какой. Стремительная и неотвратимая судьба! Не нужно много денег, не нужно бумажных купюр. В игре деньгами может стать все: вещь, имение, тело, верность, подлость, любовь, жизнь! В Бога я никогда не верила, но если бы верила, то хотела бы поиграть с Ним. Вот достойный соперник, которому не жалко проиграть, но еще интереснее выиграть, — она легкомысленно захихикала. — Сюда я пришла, чтобы сыграть в вашу игру.

— Мистер Маршалл, — почтительно начал следующий оратор, пузатенький буржуа в очках, белой рубашке и клетчатом галстуке, — восхищаюсь вашим терпением. Я не брюзга, но, честное слово, большая часть услышанного мной — какой-то детский лепет. Господин тьмы — не Чарли Чаплин и потому даже в шутку поругаем не бывает! Я уверен, что он найдет способ объяснить всем пришедшим сюда виртуальным злодеям, что зло без реальных дел мертво. И если ты не готов перерезать глотку собственной матери ради великой идеи, то не смей поминать имя этой идеи всуе...

— Минуточку! — взмахом руки остановил оратора Маршалл. — Вы нарушаете правила встречи. Обсуждение присутствующих не в вашей компетенции и не делает вам чести. Или говорите по существу, или я передам слово другому.

Буржуа побагровел, но сдержался.

— Как вам будет угодно, — ответил он желчно. — Надеюсь, хотя бы о себе я могу говорить здесь не как на деловых переговорах, а откровенно?

— Разумеется.

— Тогда вот. Я хочу стать зверем. Я хочу навести порядок. Установить диктатуру полицейского государства. Ввести строгий режим, комендантский час, карательные отряды. Сколько можно терпеть эти резиновые улыбки и сколько можно самому улыбаться в ответ, кивая головой, словно китайский болванчик? Это мой стратегический план. А ближайшие цели: манипулировать окружающими, устранять конкурентов, сражать своим обаянием женщин, быть неотразимым, забирать чужое. Ну, и подключиться к денежному эгрегору заодно. Каково!? — он торжествующе посмотрел на Маршалла.

— Неплохо, — миролюбиво ответил председательствующий. — Спасибо.

Следующим выступал задумчивый человек с густой, аккуратно постриженной бородой, длинными собранными в хвост волосами и выпученными, как у рыбы, глазами:

— Здравствуйте. Меня зовут отец Дэвид Браун.

— Очень приятно, — недовольно кивнул головой председательствующий. — Повторяю: представляться не нужно. Говорите.

— Да, простите. Привычка, — извинился Браун. — Я — диакон. Служу... Простите, служил в греческом православном храме в Нью-Йорке. На одной из воскресных служб я стоял в алтаре, и мне пришла в голову мысль: а что я собственно здесь делаю, если не верю в Бога?.. То есть раньше я верил. Мне так казалось... Будучи американцем без каких-либо православных корней, я в девятнадцать лет пришел в храм и честно служил там более двадцати лет. Когда меня пронзила означенная мысль, то сначала я задал себе вопрос: «А может быть, Бог все-таки есть?» Подумал и как бы услышал четкий ответ: «Ты заблуждаешься. Бога нет, ибо где Он?» Действительно, лично я Бога никогда не видел. Это не значит, что я должен Его ненавидеть, ведь никто меня не принуждал служить Церкви столько лет. Но почему я должен на слово верить в то, что после смерти что-то будет, а также в то, что Бог всех нас любит и что Он вообще существует? И уж точно не имеет ни малейшего смысла стоять истуканом по многу часов в храме, изображая из себя верующего. Я пришел поделиться... Почувствовал в этом необходимость. Бывшие единоверцы меня не поймут, говорить со светскими людьми на эту тему тоже не имеет смысла, а потребность высказаться и быть понятым — весьма большая. Ведь двадцать лет жизни — не шутка. И тут такое.

— Искренне сочувствую. И благодарю за доверие, — ответствовал Маршалл.

На очереди была соседка Агнии — юная девушка, лет семнадцати-восемнадцати. Узкие глаза, выпуклые скулы и прямые черные волосы с загибающимися концами у плеч выдавали в ней азиатскую кровь. В манере держаться и говорить чувствовалось что-то хищное, хотя и скрашенное традиционной восточной учтивостью. Азиатка поприветствовала председателя и всех присутствующих короткими кивками и заговорила с цокающим акцентом: