Ангелы тоже люди

- А отчего ты... умерла? - абсурдность вопроса, да и самой ситуации, конечно, доходили до

Вероники, но она сама себя успокаивала: «Я же сплю».

Лейла помолчала, как будто думая, хочется ли ей об этом вспоминать.

- Я болела, рак крови. В последнее время жить было тяжело, умирать было легко…

- Расскажи, как это умирать? Страшно?

- Нет… Я даже сразу и не поняла, что умерла. Просто было больно, до потемнения в

глазах, а потом стало легко и свободно… Потом я ничего не помню. Очнулась я уже

здесь… А мама у меня красивая была, у нас в Акдаме, в Осетии, все женщины красивые:

стройные, высокие, гордые… Ты могла бы познакомиться с моей мамой, она бы тебе

понравилась.

- Она не приходит сюда?

- Приходит. Я вижу, как на плите цветы появляются, но ее увидеть не могу.

- Послушай, у меня сегодня такой счастливый день, я не хочу о грустном… Извини,

наверное, я эгоистка…

- Ничего. Хорошо, что ты пришла. Спасибо. И спасибо, что ты такая счастливая. Здесь

слишком много печали, ты - как лучик солнца.

- Мне надо идти.

- Я знаю. Не забывай меня.

- Не забуду.

Вероника взяла Лейлу за руку. Рука была маленькая, теплая и живая. Она пожала ее и

пошла к воротам.

- И еще, пожалуйста, - Вероника оглянулась, девочка смотрела на нее просительно, -

никому не говори, что мы встречались. На самом деле, мне нельзя ни с кем разговаривать.

Иначе ты меня никогда больше не сможешь увидеть. Я думаю, это как сбой в

компьютерной программе. Если о нем узнают, его исправят.

- Хорошо, не скажу.

Открыв глаза, Вероника увидела Данила. Спящий, он напоминал ребенка. Вероника

улыбнулась. Какой он красивый! Она огляделась. Комната представляла собой полный

бардак, сразу можно понять, что это логово волка-одиночки. Совковская «стенка», о

которой в прежние времена мечтали многие советские потребители, была покрыта

плотным слоем пыли, волнообразные следы на ней от взятых с полок книжек напоминали

следы лыжника на девственном снегу горной трассы. На бельевой тумбе стоял дышавший

на ладан телевизор, который пытался все еще быть цветным, некоторые ручки-крутилки

были безвозвратно утеряны. Занавески были тюлевые, к удивлению, не сильно грязные, в

контраст к окнам, которые, наверное, были не мыты как минимум год, а то и больше,

поэтому солнце, беспощадно светившее в окно, практически не мешало. На подоконнике

сидел кот, черный до безобразия, и, не мигая, смотрел на Веронику. Никаких эмоций

взгляд его не выражал, он просто сидел и смотрел. Вероника решила поиграть с ним в

гляделки, она тоже уставилась на него немигающим взглядом, и тут вдруг кот шепотом

очень отчетливо произнес «мяу». Вернее его усатый рот открылся, но оттуда не вышло не

единого звука, хотя по артикуляции котячей пасти было вполне понятно, что это именно

«мяу», и ничего другого.

Наверное, жрать хочет, подумала Вероника, потому что слово «есть» к этой наглой черной

роже не подходило.

- Ну, пойдем, - тоже шепотом вздохнула Вероника и перелезла через аполлонопрекрасное

тело возлюбленного.

Кухня была приблизительно в том же виде, что и комната, хотя грязной посуды в раковине

не оказалось, а в разверзшейся пасти старого холодильника, похожего больше на сундук,

царил, на удивление, порядок. Там же стояла начатая банка китекэта, закрытая

целлофановым пакетом. Наверное, чтобы не воняла. Вероника открыла форточку и

выложила остатки кошачьей радости в мисочку. Кот довольно заурчал.

- Как тебя зовут? - Вероника присела и пальцем пригладила вихорок на котячей шубке,

такой же пыльной, как и вся обитель.

Ответа не последовало, мозг и пастик животного были заняты проблемой скорейшего

набития желудка.

- О кей, поговорим потом, - сказала Вероника и пошла обратно в комнату. Принц все еще

спал. Она, стараясь не шуметь, собрала свои вещи с красно-коричневого потертого ковра и

оделась. Пора было идти. Во-первых, наверное, буля извелась, во-вторых, бог с ней, с

первой парой, но вот вторая… Она представила себе полное сарказма усато-неприятное

лицо профессора Терницына, преподавателя истории философии, и ее передернуло. Надо

идти, хоть и не хочется… На тумбочке она нашла огрызок карандаша и тетрадку. Вырвав

листочек, написала номер своего мобильного и пририсовала сердечко, пронзенное острой

стрелой любви. Послав воздушный поцелуй Данилу, она вышла в коридор.

- Убегаешь от меня? - вопрос застал Веронику в не совсем удобной позе, когда она

пыталась застегнуть туфлю. - Давай помогу…

Данил присел рядом, но вместо того, чтобы помочь застегнуть замочек, снял с нее туфель

и стал целовать ее лодыжку, медленно продвигаясь горячими губами все вверх и вверх.

Балансируя на одной ноге, Вероника подумала, что из нее, вероятно, получилась бы

неплохая балерина, потом мысли о балете исчезли вместе с остатками разума. Последним

всплыл профессор Терницын. Это было в то время, как Данил, подняв ее на руки, нес

обратно в постель.