Англичанин Сталина. Несколько жизней Гая Бёрджесса, джокера кембриджской шпионской колоды

«Неожиданно у меня появилось неприятное чувство, что я разговариваю с лунатиком. Раньше такого не было, несмотря на то что его поведение зачастую бывало чудовищным. Он всегда очень четко понимал деятельность английской социальной и бюрократической системы. Теперь, казалось, он желал все это отбросить, но зачем? Это я не мог понять, как ни пытался»[724].

Но действительная цель визита Бёрджесса стала ясна. Он хотел сделать так, чтобы Рис придержал язык, и добился этого, воззвав к лояльности бывших апостолов, к мнению, что друзья дороже страны. Тем вечером два друга пошли к реке, выпили пива в местном пабе, и Бёрджесс поведал Рису, что он отстранен и, возможно, будет уволен со службы[725].

На следующее утро он добросовестно явился в департамент персонала Форин Офис, где ему предложили подумать об отставке. На обдумывание ему дали неделю или две, что подтверждает докладная записка тогдашнему министру иностранных дел Герберту Моррисону. «Вопрос о возможности его увольнения не поднимался. Все надеялись, что он добровольно подаст в отставку. Если он откажется, следующим шагом, вероятно, станет созыв дисциплинарной комиссии, решение которой будет представлено вам на утверждение»[726].

Тем вечером Бёрджесс вернулся на Бонд-стрит и состоялось его воссоединение после десятимесячной разлуки с Джеком Хьюитом.

«Когда я пришел домой, Гай был уже там. Он выглядел моложе и здоровее, чем до отъезда в Америку. Он подарил мне легкий летний костюм, который купил для меня в Нью-Йорке. Он был в прекрасной форме и счастлив, что вернулся домой. Я приготовил для нас еду. Он попросил меня сделать кеджери. Мы ели и разговаривали. Впрочем, говорил в основном он, а я слушал…

Распаковывая вещи, я нашел в багаже толстую пачку банкнотов.

– Что это? – спросил я.

– Я привез это из Америки для друга.

– Жаль, – сказал я. – Мы бы нашли им применение. Нужно оплатить счет за телефон, да и счет за электричество скоро пришлют.

– Это не мои деньги, – сказал он.

На этом разговор закончился. А я подумал о других случаях, когда находил у него крупные денежные суммы. …Он никогда не объяснял, откуда у него появляются эти таинственные деньги»[727].

Все, с кем Бёрджесс встречался в течение следующих нескольких дней, отметили его предчувствие начала войны и его антиамериканский настрой. Сирил Коннолли столкнулся с ним на улице. «Он вел себя в своей обычной манере – то брюзжал, то шутил. …Судя по всему, он был в полном порядке, очень веселый и оживленный. Гай явно был счастлив вернуться в Лондон. И сразу заговорил о том, что американцы спятили и настроены на войну»[728].

Квентин Белл, встретившийся с ним за ланчем в Реформ-клубе, отметил, что тот выпил семь порций джина и имбирного эля. Удивительно, но «он остался на своих ногах и говорил вполне разумно – или, по крайней мере, связно. Он только что вернулся из Вашингтона, округ Колумбия. Он высказал свою ненависть к американцам в высшей степени энергично, и, хотя я тоже не одобряю их политику, я был потрясен его грубостью и ожесточенной злобой. Вскоре он перестал убеждать и развлекать меня, и я сразу ушел»[729].

В том месяце Дики Левен часто виделся с ним.

«Он часто приезжал в Реформ-клуб по утрам, небритый и одетый как бродяга, но при этом никогда не забывал галстук старого итонца. Однажды я сидел за столиком с Бёрджессом и Блантом, когда Бёрджесс сказал Бланту:

– Ты должен помочь мне продать кое-какие картины.

Блант взглянул на Бёрджесса, словно на безумца, и ответил:

– Принеси их в клуб, и я посмотрю, что можно сделать. – После этого он неожиданно добавил: – И ради бога, перестань твердить о своих проблемах, я все устрою…

Гай как-то съежился и попросил меня пойти к нему в квартиру вместе с ним».

Видя, что Бёрджесс расстроен, Левен согласился. Но когда они вошли в квартиру, Гай, вспоминает он, «погладил меня по ногам и попытался ухватиться за мой пенис». Левен хотел уйти. Бёрджесс немедленно извинился, но объяснил свой поступок довольно-таки своеобразно. Он сказал: «Я могу совратить любого мужчину или женщину, если захочу. Я всегда мог переспать с тем, с кем хочу». После этого он стал показывать Левену письма «друзей», каких именно – точно не известно. Если верить Левену, Энтони Иден писал: «Дорогой Гай, мне очень жаль, что ты нездоров. Сообщи мне, когда поправишься, и мы насладимся еще одним совместным ужином». Было письмо и от Черчилля. «Дорогой Гай, я с сожалением услышал о вашей болезни. Пожалуйста, свяжитесь со мной, когда вам станет лучше». Еще там было письмо от Луиса Маунтбаттена. «Дорогой Гай, Брайану и мне не хватает твоего общества. День, когда мы снова встретимся, будет счастливым. Да благословит тебя Бог! Поправляйся!»

Левен согласился купить две картины за 52 фунта, и на следующее утро Бёрджесс доставил их в Реформ-клуб. Он больше не вспоминал об этом эпизоде до тех самых пор, как к нему в 1972 году явилась некая миссис Римингтон из МИ-5, чтобы расспросить о связях с Бёрджессом[730].