Англичанка на велосипеде

Куда больше нравились ей кухонные приспособления, которыми пользовалась миссис Брук, особенно с подвижными деталями: например, взбивалка для яиц, измельчитель для изготовления сосисочного фарша или яблокочистка, состоявшая из лезвия, соединенного с металлическим штырем, который приводился в движение ручкой, отчего насаженное на штырь и вращавшееся вместе с ним яблоко, задевая за лезвие, очищалось от кожуры.

Вот так штука, восхищалась Эмили, которая с тех пор, как оказалась в Англии, никак не могла досыта наесться яблок. Дыхание ее и то пахло яблоками. Так же как и нижнее белье — ведь если все время питаться яблоками, то и пот твой будет ими пахнуть.

Возможно, в этой ранней тяге девочки к разного рода механизмам с шестеренками, защелками, всевозможными винтиками и болтиками уже проглядывала ее будущая любовь к велосипеду.

В часы, когда Эмили не слонялась по кухне, она занималась усовершенствованием «снежной змеи»[46] — единственной игрушки, которую она любила.

Свою «змейку» она изготовила самостоятельно из слегка вогнутой косточки куропатки, на конце которой она укрепила два больших пера, что-то вроде вертикального оперения.

Игра заключалась в том, чтобы положить «змею» на замерзшую поверхность речки и толчком запустить как можно дальше.

Эмили попыталась приобщить к этой игре ребятишек Чиппенхэма, но тем «снежная змея» не понравилась. Вместо этого дети разбрелись по льду, отыскивая заснеженные островки и делая большие снежки, добавив туда плевков или мочи, чтобы затем запустить их в Эмили. Один снежок угодил прямо в лицо, а два других в шею, после чего она сбежала. И поскольку бегала она гораздо быстрее, чем одышливые и неуклюжие коротышки-англичане, мгновенно исчезла из виду. Точно по волшебству. А те остались стоять как вкопанные с раскрытыми ртами и этими мерзкими, таявшими у них в руках снежками.

Интерес к «снежной змее» был у Эмили скорее эстетический. В сущности, не столь уж важно, какое расстояние «змея» могла пробежать по льду, главное — правильно выбрать косточку, оценить ее форму и окраску, текстуру, равновесие и скорость — стоило бы добавить: ее магические свойства, что, впрочем, можно было сказать почти обо всех вещах, пришедших из того времени и мира, где Эмили еще звалась Эхои.

Игроку делало честь, если он мог выстроить на льду сразу несколько «снежных змей» (у Эмили их насчитывалось уже семь, а восьмая находилась в стадии доработки), что доказывало его принадлежность к клану, где умели как надо подстрелить куропатку, крякву или чирка.

Но словарный запас Эмили еще не позволял ей подробно, а главное — верно рассказать обо всем этом ребятишкам Чиппенхэма.

Кроме «снежных змей», в коробке из-под печенья девочка хранила несколько предметов, напоминавших ей те, что она видела у индейских целителей и которым приписывала ту же магическую силу: перышки, кусочки совиного помета, вбиравшего в себя при свете луны целительные флюиды, мелкие камешки (их Эмили особенно почитала, зная, что они ее переживут, даже если она достигнет глубокой старости), пучки засохшей травы, шерстяные очески и крапивные стебли, которые она высушивала, чтобы мастерить из них «ловцы снов».

Джейсон приходил в восторг от легкости, с которой девочка рвала крапиву. На самом деле крапива жгла ее точно так же, как и остальных, но болевой порог у Эмили был куда выше, чем у других детей. И потом, у нее просто не имелось выбора: Пробити-Холл нуждался сразу в нескольких «ловцах снов», раз уж миссис Брук упорно уничтожала пауков и сметала везде паутину. Как будто эта самая миссис Брук не знала, что по ночам сотни снов проходят через фильтры паучьих сетей: хорошие сны свободно проникают сквозь них и уж потом входят в голову спящего, а кошмары залипают в паутине, и нужно только дождаться утра, чтобы их испепелили первые солнечные лучи. И вот если какая-нибудь миссис Брук или большая буря (что почти одно и то же, думала Эмили) разметут паутину и ее станет недостаточно, чтобы сортировать сны, вот тут-то и пригодятся рукотворные «ловцы».

Подготавливая свою мастерскую для очередной фотосъемки, Джейсон как-то раз попросил Эмили изготовить для него индивидуальный «ловец».

— Все из-за Флоранс, — пояснил он. — Что-то уж больно часто она стала являться мне во сне.

10

Он встретил ее в театре «Альгамбра»[47].

Флоранс исполняла эскапологический номер, заключавшийся в освобождении от сложного сплетения разнообразных пут. Ее обвивали красными и белыми веревками, стягивали кожаными ремнями, заковывали в цепи, на которые затем вешались замки, а после всего этого заталкивали в мешок, где ее поджидали змеи.

Надтреснутым, чуть гнусавым голосом она молила о свободе.

По щекам ее стекали слезы, она подхватывала их кончиком языка и сглатывала. Голова склонялась набок, как у умирающей птицы. Флоранс была бесподобна.