Англичанка

Сев в машину, Габриель доехал до виллы Келлера и остановился в тени сосны. Громко поприветствовал хозяина, а когда никто не ответил, прошел на террасу. Дверь была не заперта. Габриель прошел из одной уютной белой комнаты в другую, однако нигде не застал Келлера. Потом наведался на кухню и открыл холодильник: ни молока, ни мяса, ни яиц — ничего скоропортящегося. Только пиво, горчица и бутылка довольно неплохого «Сансера». Откупорив вино, Габриель позвонил дону Орсати.

***

Келлер уехал по делам в Европу, но не во Францию — большего дон не раскрыл. Если все пройдет по плану, то Келлер вернется вечером, самое позднее — завтра утром. Дон разрешил переночевать на вилле Келлера, сказал Габриелю: чувствуйте себя как дома. А еще признался, что жалеет о случившемся «на севере». Похоже, Англичанин полностью перед ним отчитался.

— Что заставило вас вернуться на Корсику? — спросил дон.

— Я выложил крупную сумму денег и не получил обещанного товара.

— Сумма и правда кругленькая.

— Как бы вы поступили на моем месте?

— Во-первых, вообще не стал бы помогать человеку вроде Джонатана Ланкастера.

— Жизнь — штука сложная, дон Орсати.

— Согласен, — философски произнес корсиканец. — Что до вашей деловой проблемы, то выбор невелик: вы либо забудете случившееся с англичанкой, либо покараете виновных в ее гибели.

— Что бы сделали вы?

— У нас на Корсике говорят: «Христианин прощает, болван забывает».

— Я не болван.

— И не христианин, но это вам не в укор.

Тут дон попросил Габриеля не вешать трубку, пока он разбирается с небольшим кризисом: похоже, пропала крупная партия масла, отправленная в цюрихский ресторан. Дон орал на подчиненного на корсиканском диалекте: ищите, мол, масло, или полетят головы. Из чьих-либо уст эти слова прозвучали бы как пустая угроза взбешенного управленца, но от угроз дона Орсати отмахиваться не следовало.

— Так, на чем мы остановились? — спросил наконец дон.

— Вы что-то говорили о христианах и болванах. А еще собирались заломить цену за то, что я ангажирую Келлера.

— Он мой самый ценный работник.

— В этом я убедился.

Повисла пауза, и Габриель услышал, как дон прихлебывает кофе.

— Мало будет пролить кровь за кровь, — сказал наконец корсиканец. — Важно еще и деньги вернуть.

— И если у меня получится…

— …выделите небольшой процент от суммы корсиканскому крестному отцу. Дань уважения, так сказать.

— Насколько небольшой?

— Миллиона хватит.

— Довольно круто, дон Орсати.

— Я думал просить пять миллионов.

Подумав немного, Габриель согласился на условия.

— Только если я найду деньги, — предупредил он. — В противном случае Келлер поступит в мое распоряжение бесплатно.

— По рукам, — сказал Орсати. — Постарайтесь вернуть мне его в целости и сохранности. Помните: пением денег не заработаешь.

***

Габриель устроился на террасе с бутылкой вина и пухлым досье на служащих Даунинг-стрит. Габриель читал о закулисной деятельности Партии при Джонатане Ланкастере, однако через час прервался: на душе было неспокойно. Он позвонил дону Орсати и спросил разрешения прогуляться. Благословив его, дон подсказал, где найти один из пистолетов Келлера: кургузый ХК лежал в ящике симпатичного письменного стола, прямо под картиной Сезанна.

— Только осторожно, — предупредил дон. — Спусковой крючок очень нежный, как и душа Келлера.

Заткнув пистолет за ремень джинсов, Габриель вышел на длинную узкую тропинку, ведущую мимо трех старых олив. Слава богу, противный козел покинул сторожевой пост, и Габриель мог невозбранно пройти в деревню. День плавно перетекал в вечер, и на улицах между домов с закрытыми ставнями бегали только дети да кошки — они с любопытством взирали на Габриеля, когда он проходил мимо по направлению к главной площади. С трех сторон ее окружали лавки и магазины, с четвертой стояла церковь. Купив в одном из магазинов шарфик для Кьяры, Габриель присел за столик в более-менее симпатичной кафешке. Выпил крепкого кофе, чтобы заглушить эффект «Сансера», а позже, когда небо стало темнеть и задул прохладный ветер, крепкого местного вина, чтобы заглушить эффект кофе. Из распахнутых дверей церкви доносилось невнятное бормотание молящихся.

Мало-помалу площадь стала наполняться людьми. На мопедах у кафе-мороженого сидели парни; посреди пыльной эспланады резались в петанк[9] старички. Когда пробило шесть часов, из церкви гуськом вышло человек двадцать — главным образом старухи, и среди них синьядора. Мельком взглянув на Габриеля, еретика, она скрылась в дверях своего покосившегося домишки. Вскоре к ней на порог явились две женщины: старая вдова, вся в черном, и безумная девушка лет двадцати, на которую, несомненно, кто-то навел порчу.