Англичанка

Габриель молча убрал грязный кусочек ваты в герметичную банку. И если от запаха растворителя можно было избавиться, то воспоминаний о первой встрече с человеком по прозвищу Memuneh — «Ответственный за все» — было не спрятать, не запереть. Все произошло в нескольких сотнях ярдов отсюда, в кампусе Академии искусств и дизайна Безалель. Габриель вышел из аудитории, где читали лекцию о творчестве Виктора Франкеля, знаменитого немецкого экспрессиониста (а заодно и его деда по материнской линии). Шамрон ждал его на краю пропеченного солнцем внутреннего двора: человек-гвоздь, в страшных очках; его зубы напоминали капкан. И как всегда, он хорошо подготовился. Шамрон знал, что Габриель вырос в унылой деревушке в Изреэльской долине и терпеть не мог копаться в земле. Знал, что мать Габриеля — талантливая художница — выжила в концлагере Биркенау, но проиграла в борьбе с раком, сожравшим ее изнутри. Что первый язык Габриеля — немецкий, и что на нем он разговаривает во сне. Все это Шамрон почерпнул из досье, папку с которым держал в желтых от никотина пальцах.

— Операцию назовем «Гнев Божий», — сказал он тогда. — Дело не в правосудии, мы просто мстим. За жизни одиннадцати человек, невинно убиенных в Мюнхене.

Габриель посоветовал Шамрону найти кого-нибудь другого.

— Не нужен мне другой, — ответил тот. — Мне нужен ты.

Следующие три года Габриель и остальные участники операции «Гнев Божий» выслеживали свои цели и методично уничтожали их по всей Европе и Ближнему Востоку. Габриель, вооруженный «береттой» двадцать второго калибра — тихим, идеально подходящим для стрельбы с близкого расстояния пистолетом, лично убил шестерых членов «Черного сентября». Если удавалось, он стрелял в них ровно одиннадцать раз, по одной пуле за каждого погибшего в Мюнхене израильтянина. Домой он вернулся, буквально постарев лет на двадцать: виски его поседели. Не в силах больше творить собственные картины, он отправился в Венецию обучаться искусству реставрации. Отдохнув же, вновь поступил на службу к Шамрону и за последующие годы выполнил несколько самых громких дел в истории израильской разведки. Наконец, после многих лет скитаний, он вернулся в Иерусалим. Никто так не обрадовался его возвращению, как Шамрон, который любил Габриеля как родного сына и в квартире на улице Наркис вел себя как дома. Когда-то, может, Габриель и прогнулся бы под давлением постоянного присутствия Шамрона, но не теперь. Ари Шамрон вечен, зато сосуд его души — нет.

Ничто так не губило его здоровье, как бесконечное курение. К табаку молодой Шамрон пристрастился еще в Восточной Польше, а на войне за независимость Израиля привычка усугубилась. И вот, рассказывая о встрече с премьер-министром, Ари Шамрон чиркнул колесиком старенькой «зиппо» и прикурил очередную вонючую сигарету.

— Премьер-министр, как всегда, на грани, даже чуть ближе к срыву, чем обычно. Не без причины. Великое арабское восстание ввергло в хаос весь регион. Иранцы как никогда близки к исполнению мечты о реализации ядерной программы. Еще немного — и они получат иммунитет, нашим войскам уже не удастся вмешаться без помощи американцев. — Шамрон захлопнул крышку зажигалки и взглянул на Габриеля, который все это время работал над картиной. — Ты меня слушаешь?

— Ловлю каждое твое слово.

— Докажи.

Габриель повторил его речь слово в слово, и Шамрон улыбнулся. Безупречную память Габриеля он всегда считал одним из главных достоинств своего протеже. Шамрон повертел в пальцах зажигалку: два оборота вправо, два — влево.

— Беда в том, что президент Америки не намерен вводить каких-либо строгих ограничений. Он лишь говорит, что не позволит иранцам создать ядерное оружие. Это заявление бессмысленно, если у иранцев будет возможность создать оружие в кратчайшие сроки.

— Прямо как японцы.

— Японцами не правит безумное шиитское духовенство. Если президент США проявит беспечность, то за свою карьеру добьется двух больших свершений: ядерный арсенал Ирана и восстановление исламского халифата.

— Добро пожаловать в постамериканский мир, Ари.

— Вот потому-то я и считаю, что глупо вверять нашу безопасность заботам Америки. Впрочем, это не единственная головная боль премьер-министра, — добавил Шамрон. — У генералов нет эффективного плана атаки, чтобы одним ударом уничтожить все ядерные объекты Ирана. А с бульвара Царя Саула, где заправляет твой друг Узи Навот, уверяют премьер-министра, дескать, одностороннее нападение на персов станет катастрофой библейского масштаба.

На бульваре Царя Саула находился штаб израильской разведки: подставная организация с таким длинным и незапоминающимся названием, что никто бы не догадался о ее истинном назначении. Даже агенты в отставке вроде Габриеля и Шамрона называли ее просто «Контора», и никак иначе.

— Узи ежедневно имеет дело с потоками сырых разведданных, — напомнил Габриель.

— Да и ты тоже. Видишь, конечно, не все, — поспешил добавить Шамрон, — но достаточно, чтобы сказать, как ошибается Узи в расчетах.

— Да уж, математика — далеко не конек Узи. Зато, работая в поле, он ни разу не ошибался.