Англия, Англия

– Вы хотите сказать, шесть-ног-под-одеялом, – пробормотал сэр Джек, воображая газетные заголовки.

– ...и хотя деталь требует уточнений, я знаю, что пост королевской любовницы она заняла в относительно нежном возрасте, так что, возможно, придется учесть и мотив растления малолетних.

– Отлично, – заявила Марта. – То, что надо. Западные педофилы традиционно удовлетворяли свои аппетиты на Востоке. Пускай теперь восточные едут на Запад.

– Катастрофа, – заключил сэр Джек. – Я всю жизнь выпускаю семейные газеты.

– Можно сделать ее старше, – бодро предложила Марта, – детей вычеркнуть, других любовниц вычеркнуть, социально-религиозную подоплеку вычеркнуть. Получится честная девушка из среднего класса, которая в итоге выходит замуж за короля.

– При живой жене, – сделал сноску доктор Макс.

– В мои времена все было гораздо проще, – вздохнул сэр Джек.

* * *

– Как ты думаешь, сэр Джек о нас пронюхал?

Они лежали в постели, без света; их тела устали, но головы, взбодренные кофе, полнились тревожными мыслями.

– Нет, – ответил Пол. – Он просто удочки закидывал.

– Не похоже как-то на удочки. Скорее на... капканы. Я тебе говорила, нет зверя страшней, чем хороший семьянин.

– Он тебя обожает, разве не видишь?

– Приберег бы свое обожание для невидимой леди Питмен. Почему ты его всегда защищаешь?

– А ты почему всегда на него нападаешь? И вообще провоцируешь.

– Я? Ты имеешь в виду мой угольно-черный костюм и доверху застегнутую блузку?

– Твои антипатриотичные взгляды на секс.

– Провокационные и антипатриотичные в одном флаконе. Тем лучше. За это мне деньги и платят.

– Ты знаешь, о чем я.

Они впали в нервную болтливость, балансирующую на грани свары. Почему так? – спросила себя Марта. Почему внутри любви непременно тикает ее обязательная начинка – бомба скуки, а нежность всегда комплектуется докучливостью? Или это ее, Марты, личный недостаток?

– Я просто сказала, что англичан не секс прославил. Всего-то. Секс по-английски – это гребные гонки: вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз, финиш, и все валятся от усталости на весла.

– Спасибо.

– Я не тебя имела в виду.

– Нет уж – или я правдивую лесть на слух не узнаю? «Все должны овладеть этим искусством», – помню-помню. «Тогда прекратятся войны», – сказали мы, – щебетал Пол, а сам думал: «Что я сделал не так? Почему мы вдруг, с бухты-барахты, принялись рычать друг на друга во тьме? Миг назад все было прекрасно. Миг назад я тебя ценил и любил; а теперь только люблю. Сердце падает в пятки».

– О, Пол, расскажи еще какую-нибудь историю. – Ей не хотелось ссоры.

И ему тоже.

– Еще какую-нибудь историю. – Он умолк, дожидаясь, пока испарится его легкая обида. – Я как раз собирался тебе рассказать про Бетховена и сельского полицейского. Ту, что я поведал сэру Джеку.

Марта вся напряглась. Она предпочитала оставлять сэра Джека в офисе. Пол все время тащил его домой. Теперь он лежал в постели вместе с ними. Ну ладно, разок можно.

– Ага. Воображаю себе эту сцену. Бок о бок в уборной. Что он мурлыкал?

– Крейцерову. Вторую часть. Adagio espressivo. Это, впрочем, прямого отношения не имеет... Короче, дело было так. Как-то утром, году в тысяча, полагаю, уже восемьсот... лохматом, суть в том, что он уже был знаменитым композитором, Бетховен рано встал и вышел прогуляться. Как ты, возможно, знаешь, он был в некотором роде неряха. Он надел свое видавшее виды пальто – а шляпы он не имел, в отличие от всех приличных людей, которые не являлись великими композиторами, – и побрел по тропке вдоль канала, на берегу которого стоял его дом. Вероятно, он думал о своей музыке – слышал ее в голове – и ничего вокруг не замечал, поскольку он шагал, шагал, шагал – и вдруг обнаружил себя в конце канала, на краю водохранилища. Он не знал, где находится, а потому стал заглядывать в чужие окна. Ну, дело было в благопристойной области Германии, или как там эта страна тогда называлась, и, естественно, вместо того чтобы спросить, что ему нужно, или пригласить на чашечку кофе, обыватели вызвали местного констебля и потребовали арестовать чужака за бродяжничество. Бетховен был, мягко говоря, удивлен таким развитием событий и стал спорить с полицейским. Он сказал: «Но, инспектор, я – Бетховен». А полицейский ответил: «Конечно, вы Бетховен – почему бы и нет?»

Он умолк, но Марту и тут не подвело ее инстинктивное чутье к ритмам мужского нарратива. Она подождала.

– И тут-то – да, очень верно сказано «и тут-то» – и тут-то полицейский объяснил, почему он его арестовал. Он сказал: «Вы – бродяга. Бетховен выглядит совсем по-другому».

Марта улыбнулась во тьме и, сообразив, что он ее не видит, коснулась его рукой.

– Хорошая история, Пол.

Они дали задний ход с неведомой дороги, на которую съехали. Вернулись, потому что оба этого захотели. Ну а не захоти кто-нибудь один? Или оба? Засыпая, она задумалась над двумя загадками. Почему даже в постели они называют сэра Джека «сэром»? И почему Бетховен решил, что заблудился? Всего-то надо было развернуться и пойти назад вдоль канала. Или гений не повинуется логике простых смертных?