Англия и Франция: мы любим ненавидеть друг друга

Глава 9 Почему America [67] не стала l’Am'erique [68] ?

Что вполне могло произойти, если бы французы не угрожали британской корове…

В голове каждого француза есть крохотная жилка, которая никогда не перестает пульсировать.

Это вовсе не область мозга, связанная с сексом, о котором французы на самом деле довольно легко забывают — когда, например, обсуждают еду, болезни или права рабочих. И это не колония бактерий, которая проникла в череп из какого-то на редкость живого сыра.

Нет, речь идет о мозговых клетках, обдумывающих идею о том, что Барак Обама должен был родиться французом. И что Нил Армстронг, ступивший на Луну, должен был говорить о «гигантском прорыве для человечества» на французском языке. И вместо глобальной сети гамбургеров мир должен быть опутан «говядиной по-бургундски» на вынос. Согласен, все мы обкапались бы соусом, но французский инженер изобрел бы гениальное устройство для его сбора.

Короче говоря, эти пульсирующие нейроны неустанно твердят о том, что Америка на самом деле должна была стать заморским департаментом Франции, вроде островов Карибского бассейна — Мартиники и Гваделупы.

Ответ на это предложение вполне очевиден и сам по себе содержит вопрос, почему английские слова debacle, disaster, calamity, defeat (все так или иначе означающие катастрофу) изначально заимствованы из французского языка [69]. Как ни грустно это признавать, но у Франции был шанс в Америке, и она его упустила. Причем, не единожды, но на каждом этапе войны, в течение всего столетия полной неразберихи.

Дело в том, что в какой-то момент у французов был готов мастер-план по колонизации не только Канады, но и всей Северной Америки, и, как мы увидим, у них имелись все возможности претворить его в жизнь. Но они проиграли или распродали все, что можно, за исключением разве что пары островов и названий некоторых улиц в Новом Орлеане.

Французы могли бы возразить на эту наглость, сказав: «Oui, mais [70] вы, бритты, потеряли еще больше, поскольку Северная Америка была вашей колонией, пока вас бесцеремонно не выперли оттуда революционеры, которые вдобавок скинули в Бостонскую гавань целый груз с вашим драгоценным английским чаем». Туше!

Oui, mais, даже если считать в квадратных километрах, это некорректное замечание, поскольку Британия всегда владела колониями лишь на относительно узкой полоске восточного побережья.

И гораздо важнее то, что в британских мозгах напрочь отсутствуют эти пульсирующие нейроны. (Во всяком случае, если они и пульсируют, то уж точно не по поводу Америки: у нас есть гораздо более существенные поводы для головной боли.) Мы, бритты, не рвем на себе волосы из-за «утраты» наших американских колоний. Нас вполне устраивают независимые американцы, мы видим в них дальних родственников, которые разве что коверкают наш язык. Мы довольно успешно сотрудничали с Америкой в таких проектах, как освобождение Европы и изобретение поп-музыки. И у нас нет ни малейшего желания править Техасом.

Между тем французы по сей день нервничают из-за Америки, как если бы она улизнула из-под носа — ну, вроде как отлучилась в туалет, а сама шмыгнула на улицу через черный ход ресторана, или, скажем, повела себя, как неизвестный актер, который уехал из Франции, а потом прославился на весь мир. Их подсознание сходит с ума, и неслучайно они постоянно стонут из-за того, что французский не стал языком международного общения.

Трагикомизм ситуации заключается в том, что поражение Франции в Америке спровоцировали французские солдаты, которые угрожали жестокой расправой безоружной англо-американской корове…

Франция на прогулке по дикой стороне

Сегодня среднестатистический француз или такая же француженка даже не знают, как много они потеряли. Они смутно припоминают, что Франция владела Луизианой даже некоторое время после провозглашения независимости Америки, и в редкой критике Наполеона Бонапарта нет-нет да и проскочит упрек в том, что он продал этот последний уголок Юга США тем, кто говорит по-английски.

Только вот современным французам невдомек, что Луизиана изначально была вовсе не уголком, а гораздо более крупным и лакомым куском. Когда все только начиналось, французская территория Луизианы, своим названием призванная польстить Людовику XIV, занимала практически треть территории нынешних США. По площади она была сопоставима со всей Европой, просторы этой неизведанной земли тянулись от Великих озер до Мексиканского залива, от Иллинойса до границ на полпути к Тихому океану.

Луизиана задумывалась как барьер, защищающий от бриттов и испанцев, исследующих Запад, но была также попыткой взять в кольцо нефранцузские колонии на Атлантическом побережье, от Новой Англии вниз к испанской Флориде, и — pourquoi pas?[71] — спихнуть их в океан и предъявить права Франции на весь североамериканский континент. Смелый был план — и он мог бы осуществиться.