Англия и Уэльс. Прогулки по Британии

Поезд мчался сквозь жаркую ночь, и я помню, как выходил на прохладных придорожных станциях и чувствовал, что нахожусь в чужой, неизвестной стране, стране гор и бешеных рек. Я слышал, как билась о камни вода, видел тени высоких гор. Их черные бархатные арки затмевали летние звезды.

Должно быть, я все-таки уснул, потому что дальше помню, как шел по платформе в Пуйлхели. Я был растерян, у меня кружилась голова, и звезды бледнели и исчезали. А она стояла там одна, в большой шляпе и красной накидке…

В нескольких милях от Пуйлхели есть местечко Лланбедрог, и там я снял комнаты. Смутно вспоминаю маленькую спальню на втором этаже коттеджа и крошечную гостиную с портретами бородатых мужчин в котелках. Они опирались на спинки кресел, в которых неестественно застыли юные женщины. В Лланбедроге я оскандалился, подняв жалюзи в гостиной. Меня тогда заинтересовала проходившая мимо окон похоронная процессия. Но выставили меня не из-за этого. Дело в том, что уик-энд закончился, и другой постоялец должен был заселиться в мои комнаты. Помню, как ехал в Пуйлхели в двуколке со связкой книг в руках. Надеялся, что родители девушки пригласят пожить в их доме. Не пригласили. Девушка думала, что я замечательный, но у ее отца был больший жизненный опыт, и он считал, что таких дураков, как я, он еще не встречал. Не помню, чем кончилась та история…

Прошло двадцать лет, и, выезжая ранним майским утром из Лондона, я вспоминаю о том единственном мимолетном знакомстве с Уэльсом. Погода божественная, солнце сияет; Гайд-парк шелестит молодыми зелеными листочками. Молочники — по большей части валлийцы — выставляют у дверей белые бутылки. А я снова еду в Уэльс, впервые после того давнего сентиментального путешествия. Странно, наверное, но я не чувствую себя старше. Разве может человек чувствовать себя старым, когда весенним утром выезжает на встречу с новой для себя страной?

Если когда-нибудь настанет день, когда я, проезжая прекрасным солнечным утром мимо бело-розовых яблонь в садах, перестану напевать и радоваться жизни, то, надеюсь, у меня хватит здравого смысла остаться дома. Либо (упаси Господи от такой участи!) заботливые родственники увезут меня, завернутого в плед, словно старая овчарка, на юг Франции.

Приятно свежим майским утром отправиться в незнакомую страну. Проходя по парку, где косят траву, и вдыхая аромат свежести, я чувствую жалость ко всем, кто не свободен так, как я. У меня в запасе уйма времени, и я могу потратить его на дороги, карабкающиеся на холмы и спускающиеся в долины.

Предчувствую, что путешествие будет интересным. Уэльс — одна из трех стран, расположенных на Британских островах, самая маленькая из них и самая загадочная.

Интересно, думаю я, что скажет прохожий на лондонской улице, если я спрошу его:

— Что для вас значит слово «Уэльс»?

Возможно, он ответит:

— Принц Уэльский, Ллойд Джордж, Айстедвод, Сноудон, гренки с сыром…

На этом месте он запнется. Более эрудированный горожанин, возможно, прибавит:

— Святой Давид, Флуэллен, пастор Эванс из «Виндзорских насмешниц», лук-порей, изображения замка Карнарвон в железнодорожных вагонах, катастрофы в шахтах и Кардифф.

Кто-то даже произнесет старую дразнилку, которая намертво прилипла к Уэльсу и его жителям:

Таффи был валлийцем, Таффи был воришкой.

Но, боюсь, больше никто, кроме профессионального историка, ничего не вспомнит. Мы в Англии редко слышим о чести быть валлийцем, а вот шотландцы и ирландцы не дают нам о себе забыть. Как-то раз я видел, как подвыпивший валлиец ударил себя в грудь и громко воскликнул:

— Я из Уэльса и горжусь этим!

Самое близкое, что приходит на ум, — ранние речи мистера Ллойд Джорджа о горах и рассвете. Англичанину — хотя он и не хвастается тем, что англичанин — нравится, когда шотландец гордится Шотландией, а ирландец — Ирландией. Джок и Падди[59] — ясные, определенные персонажи, а вот Таффи не так прост. И молчание у него странное. В отличие от Падди, столетиями боровшегося за автономию, даже карикатуры в газетах не заставили нас полюбить валлийца. Ни один мюзикл не сумел сделать из него типаж, который простые люди узнают с первого взгляда, как это бывает с шотландцем. Все дружелюбно посмеиваются над скупостью шотландцев и воинственностью ирландцев, а над валлийцами не шутят. Это знаменательно. В разговорах о том, что валлийцы лживы, сквозит враждебность. Нужно признать, что в тысячах на вид вполне английских Джонов и Уильямов появляется что-то зловещее, когда они внезапно заговаривают на странном и непонятном языке. Англичанин ненавидит незнакомое и неожиданное, а потому чувствует себя рядом с Таффи не в своей тарелке. В этом языке им слышится нечто коварное, словно Таффи — член тайного общества!

В древние времена лживость и коварство приписывали грекам, а один писатель-американец, Пол Коэн-Портхейм, отметил, что эти качества представляют собой оборотную сторону дара воображения и присущи как хитроумному Улиссу, так и Ллойд Джорджу.