Англия: Портрет народа

К счастью для Кинглейка, человек на другом верблюде тоже оказался англичанином. Армейский офицер, он возвращался в Англию по суше из Индии. Когда наконец эти незнакомые люди встретились посреди безграничных просторов, «подняв руку к головному убору и вежливо помахав друг другу, мы проехали мимо на почтительном расстоянии, словно разминулись на Пэлл-Мэлл-стрит». И ни слова при этом.

В конечном счете победу над английской сдержанностью одержали аравийские верблюды, которые, миновав друг друга, дальше идти отказались. Оба англичанина повернули обратно.

«Первым заговорил он; обратился он ко мне с изысканной вежливостью, словно допуская, что желание заговорить с ним возникло у меня просто из общительности или присущей гражданским лицам любви поболтать всуе, и тут же счел мои попытки познакомиться за похвальное желание получить статистическую информацию, из-за чего, когда мы приблизились настолько, что можно было слышать друг друга, произнес: «Вероятно, вы хотели узнать, как проходит эпидемия в Каире?»

Откуда у англичан это странное нежелание заводить разговор друг с другом? Именно на это один за другим жалуются приезжающие в Англию иностранцы, которые обнаруживают, что познакомиться с англичанином просто невозможно. Если они добродушны, как Макс О’Релл, писавший об Англии конца викторианской эпохи, им это кажется лишь забавным. «Если в купе для курящих вы скажете англичанину, что он уронил на брюки пепел от сигары, он скорее всего ответит: «Я уже десять минут наблюдаю, как у вас в кармане пиджака горит коробка спичек, но ведь не беспокою вас по этому поводу»». Но чаще всего то, что англичанин считает лишь невмешательством в частную жизнь, другим представляется чем-то вроде презрения. Когда англичане правили империей, которая правила всем миром, это выглядело высокомерием. С понижением статуса нации это стали считать чем-то экстравагантным. В1992 году, через сто лет после упомянутого выше случая, в поезде еще один американец, с удовольствием смахнувший пыль Англии со своих ботинок, решил, что в эту страну целую тысячу лет не вторгался ни один захватчик лишь потому, что делать этого просто не стоило. Он целых восемь лет безуспешно пытался с кем-то подружиться, но понял, что единственный способ завоевать общественное признание в Англии — это изображать безразличие. «Что можно сказать про общество, которое принимает лишь тех, кого мало заботит, принадлежат они к нему или нет? Для начала это свидетельствует, что англичанам в общем-то наплевать, нравятся они кому-то или нет. Они предпочитают общество других мизантропов. А так как на самом деле ни один мизантроп, заслуживающий того, чтобы его так называли, не выказывает желания становиться членом этого клуба, тех, кто действительно хочет вступить в него, нужно просто третировать».

Он и представить не мог, какое изысканное наслаждение доставит этот взрыв негодования кое-кому из англичан; пусть Британия больше не правит морями, но англичане по-прежнему способны заставить чужестранцев почувствовать унижение. И попал в самую точку. То, что он называет мизантропией, другие могли бы назвать частной жизнью. Это одна из отличительных характеристик англичан, и иностранцы всегда на это сетуют. При упоминании о приключениях Шерлока Холмса в памяти неизменно возникает не сам великий детектив, который раскрывает тайны, связанные с убийством того или иного человека, а образ его дома на Бейкер-стрит, где он со своим другом доктором Ватсоном проводит время в приятной дремоте, пока их покой не нарушает некий посетитель, который отчаянно нуждается в помощи. Вот в чем беда с окружающим миром. Он постоянно вторгается в домашний уют.