Церковное законодательство Генриха VII тоже имело отношение к правоприменению. Статут 1485 года разрешил епископам наказывать тюремным заключением священников, клириков, монахов (и живущих в монастыре, и странствующих), которые были осуждены каноническим правом за преступления сексуального характера. Однако самой важной мерой стал акт 1489 года, который установил, что не посвященные в сан клирики могут воспользоваться привилегией неподсудности духовенства светскому суду только один раз[98]
. Соглашение о неподсудности духовенства светскому суду было достигнуто в ходе дискуссий Генриха II с Томасом Бекетом: принцип состоял в том, что светскому суду не разрешалось наказывать преступника, который доказал, что он клирик, но привилегия долгое время распространялась на грамотных мирян. Подобное положение дел привело к тому, что судьи имели возможность проявлять снисходительность в вопросе смертной казни. Однако с изобретением книгопечатания эта ситуация неожиданно привела к обратному результату – любой, кто смог приобрести псалтырь и прочесть или выучить наизусть так называемый «шейный стих» (обычно судьи выбирали 1-й или 14-й стих 55-го псалма), имел шанс избежать повешения. Прецеденты встречались удивительные: если человек читал достаточно медленно, сначала называл буквы и только потом складывал их вместе, это тоже признавалось удовлетворительным; более того, вполне достаточно было, если заключенный научился читать в тюрьме после ареста[99]! Соответственно, статут 1489 года ограничил привилегию для не имеющих духовного сана однократным освобождением от суда, а во избежание обхода закона признанным виновными в убийстве надлежало ставить клеймо на большом пальце руки в виде буквы «М» (по первой букве английского слова murderer – убийца), а других опасных преступников клеймили буквой «T» (по первой букве слова thief – вор). Лицам, второй раз оказавшимся в суде, отказывали в неподсудности, если они не предъявляли свидетельства о рукоположении в духовный сан; другие законы отказывали в этой привилегии даже настоящему духовенству при втором покушении на опасное преступление. Сохранившиеся металлические клейма показывают, что закон применялся, однако его более широкое значение состоит в том, что это было первое тюдоровское наступление на традиционные привилегии церкви при помощи парламентского акта.Тем не менее Генрих VII восстанавливал закон и порядок после Войны Алой и Белой розы не столько посредством отправления правосудия, сколько при помощи создания «дамокловых мечей»[100]
. Как позже признавался Дадли, король хотел «поставить многих людей под угрозу по своему усмотрению»[101]. Он принуждал ведущие фигуры при дворе и в графствах к долговым обязательствам, залогам или облигациям (то есть контрактам, имеющим законную исковую силу, с суровыми финансовыми штрафами), которые обязывали их хранить верность короне или выполнять определенные обязанности под страхом конфискации имущества. Различным партиям при дворе следовало взять на себя обязательства, «потому что его светлость добьется, чтобы они это сделали». Тот факт, что Генрих лично контролировал данную систему, раскрывает запись в одном из деловых дневников Джона Херона «об определенных личностях, которые еще не закончили дела с королем. И его светлость сказал, что имеет список их имен»[102]. Истинная правда, что взаимные поручительства и залоги Генриха VII нередко касались настоящих долгов перед короной. Однако многие сотни обязательств были чисто политическими: они требовали от знати и джентри поведения, приемлемого с точки зрения короля, и не имели отношения к судам общего права. В долговых обязательствах Генриха имелись пункты о штрафах за невыполнение условий договора, которые составляли от £100 до £10 000. Хотя полный штраф обычно представлял собой большую сумму, главной целью короля было держать магнатов в зависимости в обход надлежащей судебной процедуры[103].Если считалось, что человек повел себя не так, как надо, его просто будут преследовать за долг в соответствии с договором, оспаривать в суде суть или состав предполагаемого преступления было невозможно. Другими словами, Генрих VII использовал долговые обязательства, чтобы добиться подчинения не по закону, точно так же, как король Иоанн и Ричард II использовали незаполненные пожалования со своей подписью, и эта система поддерживала сама себя, поскольку штрафной договор приводил к дальнейшему обязательству выплачивать штраф в рассрочку[104]. Возможно, система Генриха была политически необходимой, но с точки зрения морали она, конечно, вызывала сомнения. Оправдывали такие средства цели короля или нет – вопрос, ответить на который затруднительно.Полидор Вергилий, приезжий сборщик папских налогов, которому Генрих сам поручил написать историю Англии, сделал два наблюдения. Первое касалось свойственного Генриху способа обращения со своей элитой: