Такое изложение, однако, слишком схематично, поскольку реорганизованный Тайный совет хотя и более непосредственно осуществлял контроль над исполнительной властью, чем Совет при Уолси, но зачастую политически входил в королевский двор. Кроме того, члены королевской семьи продолжали играть основные административные роли на всем протяжении начального периода новой истории[321]
. Тем не менее Тайный совет при Тюдорах действительно все в большей степени принимал на себя общую ответственность за управление, особенно финансовое и юридическое администрирование, а также местные органы власти. Тогда как Генрих VII лично управлял своим королевством из кабинета и личной казны, просматривал каждую страницу финансовых отчетов, Елизавета в основном занималась серьезными политическими вопросами и важными государственными делами, оставляя основную часть повседневного администрирования и управления финансами членам своего Тайного совета. Они также брали на себя руководство в качестве правителей в графствах, сначала как мировые судьи, а затем как лорды-лейтенанты во время войны с Испанией. Был осуществлен важнейший переход от недифференцированного семейного управления доходами короны при Эдуарде IV и Генрихе VII к диверсифицированному управлению через различные департаменты доходов при Генрихе VIII и Кромвеле, а в итоге к совместному основанному на казначействе финансовому управлению Тайного совета при Елизавете[322].Таким образом, тезис о тюдоровской «революции в управлении» можно принять, если периодизацию изменений продлить до кончины Елизаветы. Однако уместность слова «революция» – в отличие от «реорганизации» или просто «изменения» – вопрос терминологический. Если «революция» обозначает стабильное изменение, то термин не отражает сути дела: тюдоровская система расшаталась в последние годы правления Якова I и разрушилась при его сыне, когда Тайный совет все чаще игнорировался при принятии ключевых политических решений и перестал быть эффективным исполнительным органом управления.
Критики тезиса о «революции» даже утверждают, что вся концепция «революции» в смысле коренного преобразования государства Тюдоров не имеет под собой оснований. Такой подход – чистое лукавство, поскольку отрицать, что разрыв с Римом явился юрисдикционной революцией, совершенно невозможно. Успех протестантизма в сведении приходского католицизма к статусу меньшинства к 1590-м годам был культурной революцией огромного масштаба. Конечно, форма тюдоровского управления определялась политической системой, которая ее поддерживала. Практическая политика и в очень значительной степени случайные события играли большую роль. Политика Генриха все больше и больше строилась при дворе, поэтому Тайный совет жил и работал там. Кромвель был успешным политиком до 1538–1539 годов, поскольку отвечал потребностям и насущным нуждам короля. К тому же личные и родственные отношения настолько пронизывали тюдоровское общество, что эффективное бюрократическое управление было и невозможно, и нежелательно. Удивительно, но сам Кромвель использовал ручное управление, регулярно обходя государственный аппарат, особенно в области финансов[323]
. И наконец, слово «революция» в языке эпохи Тюдоров означало не внезапное свержение существующей формы правления, а просто завершение цикла или «возврат» к предыдущей практике[324]. Как писал Фрэнсис Бэкон: «Бесспорно, что все находится в постоянном движении и никогда не стоит на месте»[325].Однако акцент Бэкона на «вращающихся колесах превратностей» вырос из его собственных разочарований. Вне всякого сомнения, тезис о тюдоровской «революции» в его изначальной формулировке не оправдал себя. Тем не менее, когда критики отрицают любую возможность эволюции в управлении, потому что все делалось «по рискованному решению короля или по расчету министров»[326]
, мы вступаем в мир Гулливера. Да, управленцы XVI века не открыли «законы успеха», присущие Викторианской эпохе. Однако изменения, продиктованные здравым государственным планированием, были им по плечу. Образовательные и социальные проекты поддерживались тогда по всей Европе – например, в Ипре, Лионе, Венеции, Виттенберге, Нюрнберге и Женеве. И католики, и протестанты финансировали такие организации, а реформаторские указы Нюрнберга (1522), Ипра (1525) и Лиона (1531) публиковались массовыми тиражами и на разных языках[327]. В бумагах Кромвеля много черновиков планов и предложений по реформам образования, сельского хозяйства, торговли, промышленности, помощи бедным и по общему праву, а такие города, как Лондон, Норидж и Гулль, ввели собственные социальные программы и реализовывали более высокие стандарты санитарии начиная с 1530-х годов.