Английская лаванда

Как можно видеть противоестественное, когда порок покоряется единству душ, а условности покоряются чистейшему знанию? Мередит писал “b” строчную с эдаким дерзким завитком, завершая написание движением не вниз, а вверх. Ожидая письма, я изучал полученные от него ранее конверты и в итоге дошел до того, что стал копировать его манеру каллиграфить злосчастную “b”, и в отсутствие друга довольствовался даже его почерком, и почерк стал мне важнее всего на свете, даже самого Перси.

Дорогой Натаниэль, о, знаешь ли, дорогой Натаниэль. Выстругивая из этого никчемного полена тонкого литератора, возвращаясь в предместье снова и снова, бередя прошлое, подписываясь с издательством, разрывая контракт с издательством, отстукивая девятый год женатой жизни новыми путешествиями с Мег, коротая время променадами с Барроу или Шеймусом, читая великое, замахиваясь на великое уже вполне осознанно, сохраняя непоколебимую верность себе, выворачивая себя наизнанку публично каждый раз, я так одинок, черт возьми, кто бы когда знал, как я одинок.

Возможно, потому, что, в отличие от тебя, знающего жизнь цветка от почвенного плена до пчелиного поцелуя, я всегда отправлял и получал только букеты?

Клайв.

P.S. Приеду в ближайшее время и постараюсь внести скромную лепту в спасение твоих деревьев.

P.P.S. Сразу к тебе, не в Элм-холл. Встречай на станции».

Глава 14 Желтый нарцисс (значение: «Вскоре вы узнаете правду»)

Чиновник неважно выглядел, лихорадка выбивала еле тлеющие силы. Из левой ноги кость торчала наружу, словно надломанная ветка деревца. Натан принес второе одеяло и подкинул угля в камин. Пропавший столичный парламентер «зеленого вопроса» потеснил в газетных заголовках причину своего исчезновения – потоп. Перси разыскивали по всему городу, да не могли найти.

Гардинер сварил пряный кёдл из овсянки и спирта и первые дни отпаивал им больного, но то было не лечение, скорее, очистка совести постфактум. Мередиту не пережить ночи, садовник это знал.

Нельзя, чтобы Алек догадался. Парень был отослан ждать распоряжения касательно выезда на станцию и раньше девяти не должен появиться в усадьбе. Устроившись на полу близ печального ложа, Натан раскурил трубку:

– Клайв приедет утром.

– Убери его от меня… – простонал в бреду М. под толщей покрывал.

– Я сделаю с тобой все что вздумается. Задушу подушкой, как принцев в Тауэре.

– Убери его… – не слыша угроз и не внимая им, преодолевая жар, шелестела сухими губами жертва, пойманная в силки.

Внизу, в истерзанном городке, церковный колокол бил полночь. Мередит часто дышал, затем покрылся изморозью холодного пота, задрожал.

«Отмучился бы уже скорее!»

Гардинера усыпляла монотонная дробь дождевых капель. Ему нужно выспаться и забрать друга на железнодорожной станции, принять у себя и себя же не выдать. Но жизнь не ограничивалась лишь этим визитом. Ему нужно поменять птичьи кормушки, скосить осоку, чтобы не пошла ржавчина на других растениях, прополоть клумбы, поставить новые опоры для вьюнов, ведь потоп не обошел стороной и его хозяйство. То был добровольный, осознанный выбор против условий, навязываемых Гардинеру понятием «классовости», и на гончарном круге он прилежно крутил свой быт.