Английская мадонна

Внезапно Теодора поежилась — вообразив себе графа и леди Шейлу в позе пары с картины Пуссена… Холод пробрал ее до костей. Но еще более страшным ей казался вопрос — как граф Хэвершем связан с той полувысохшей красавицей в кружевах, которую прячут в потайной комнате? А то, что между ними есть связь, — несомненно! Ведь женщину прячут в его замке — и не может быть, чтобы без его ведома.

— Это… невыносимо! Не хочу никогда больше видеть этот ужасный замок! — со стоном пробормотала Теодора, понимая, впрочем, что она лжет самой себе: случись сейчас возможность уехать, она бы ею пренебрегла. Все же ей слишком — к добру ли, нет ли — хотелось во всем разобраться и узнать, чем все закончится.

— Вам стоит подумать о покупке нового платья, мисс, — голос Эмили вернул мечтательницу к действительности.

— Я знаю, — собрав в кулак все свое самообладание, ровным голосом ответила ей Теодора, — но дело в том, Эмили, что мой отец и я не можем позволить себе такую роскошь, как наряды, уже очень давно.

— Жаль, — сочувственно прощебетала сердобольная горничная. — Если бы у вас было хоть одно платье из тех, что носит ее светлость, вы смотрелись бы как картинка! Ей до вас было бы далеко!

Теодора не отвечала, глотая горечь, и Эмили продолжила свою задушевную трескотню:

— У нее их сотни, сотни! Каждый шкаф в ее комнате, и в соседней тоже, забит до отказа, а она покупает новые!

Эмили хихикнула.

— Хорошо, когда подвертывается кто-то, чтоб заплатить за них!

Теодора хотела было велеть ей замолчать, но слова к ней не шли.

В полном отчаянии она стала молиться матери: «Помоги мне, мама, милая, помоги! — бормотала она еле слышно. — Я не понимаю, что происходит, и боюсь собственных чувств. Скажи мне, что делать и что будет правильным!»

Она вся сосредоточилась на молитве. Эмили тем временем вышла — и снова вошла в комнату, держа в руках бархатную ленточку, которую Теодора повязывала на шею накануне вечером.

— Я ее погладила, мисс! — торжественно доложила Эмили. Немного же у нее было обязанностей по уходу за гардеробом хозяйки, каковой временно была для нее Теодора, с иронией усмехнулась последняя. — Жаль, что у вас нет какого-нибудь украшения, чтобы прикрепить к этой бархотке. Например, медальона или камеи.

Теодора хотела ответить, что, если бы у нее было что-то подобное, оно давно было бы продано, чтобы они могли купить себе еды, но ограничилась благодарностью:

— Спасибо, Эмили. Вчера вечером ты очень красиво повязала мне эту ленточку. — Она секунду подумала, стоит ли снова завязать бантик сзади или завязать его по-иному, спереди.

— Эмили, пожалуйста, сделай так снова. — Пусть она повторится, но бантик сзади смотрится лучше.

Конечно, ленточка ее не спасет. Глядя в зеркало, Теодора отлично понимала, что ее кружевной воротник плачевен и его якобы воздушность есть следствие тления, а не особой тонкости изготовления кружева, и, как бы искусно она его ни заштопала, было ясно: над ним изрядно поколдовали иголкой с ниткой.

Оскорбляющие моду прямые линии юбки так и взывали к язвительным насмешкам леди Шейлы. Что она там говорила вчера про Ноев ковчег? Когда-то, в стародавние времена — конечно, не в то время, когда Ной собрал на своем ковчеге всякой твари по паре, — женщины заплетали волосы в две длинных косы, а головы покрывали небольшим круглой формы покрывалом, стянутым металлическим обручем. И носили туники. Нижняя туника была льняная или же шерстяная. Верхняя, прилегающая на бедрах, а затем ниспадающая, по бокам шнуровалась и была на груди с вырезом, демонстрируя нижнее одеяние. Знатная дама украшала себя поясом, усыпанным драгоценными камнями, и пояс, дважды опоясывающий талию, завязывался сзади. Вот откуда Теодора перехватила идею с бантиком, завязанным сзади — на шее. Ее согревала мысль о причастности этой детали к кругу избранных, дворянских семей с древней родословной.

Но сейчас ей захотелось притвориться больной и остаться тут, наверху.

А не предложить ли все же отцу, чтобы они уехали? Подобрать убедительную причину…

Нет, вряд ли у нее это получится. К тому же имеет ли она право лишить его возможности поправить здоровье и заняться любимым делом — а себя лишить возможности выплатить долг мистеру Левенштайну? Безрассудно и безответственно идти по пути малодушия… И очень многое поставлено сейчас на карту. К тому же она слишком сильно любит отца, чтобы так его ранить… Все это говорила себе Теодора, пока Эмили крутилась за ее спиной, завязывая бантик и сопровождая свои действия несмолкаемой болтовней.

В итоге гордость, циркулирующая в крови Колвинов постоянно, а в минуты особых трудностей взмывающая к точке кипения, заставила Теодору, с ее нахально бессменным бантиком, вобравшим в себя для нее благородную патину времени, расцвести лучезарной улыбкой, когда она вошла в покои отца.

— Как ты у меня красив и элегантен! — обворожительно улыбнулась она, вложив в слова побольше чувства.

Эта же гордость заставила ее сойти вниз по ступенькам с высоко поднятой головой, как будто на ее голове блистала золотая тиара.