Английская портниха

— Позвольте начать сначала. — Выдохнул, и речь полилась свободно, размеренно, как будто молодой человек заново обрел голос, а история, что он намеревался рассказать, окончательно созрела в его голове.

У мистера Уоллиса язык подвешен, спору нет, думала Ада, и как он ловко орудует этими внушительными длинными словами. Ада затаила дыхание, скрестила пальцы за спиной «на счастье», исполнилась надеждой.

— Базука. — Уоллис сглотнул слюну. — Этот термин употребила Ада Воан, описывая свое состояние. Он словно спустил курок И все выстрелило огнем, как из базуки. — Уоллис прищурился, стараясь поймать взгляд каждого присяжного. — Он вел меня к этому. Провокация, затеянная Стэнли Ловкином, была такова, что любой здравый мужчина, — он посмотрел на Аду, — или же любая женщина утратили бы власть над собой. Иначе говоря, господа присяжные, окажись в положении Ады Воан, вы повели бы себя так же.

Он дышал ртом, ему не хватало воздуха.

— Тяжкое. Оскорбление. Действием, — раздельно произнес мистер Уоллис. — То, что любого здравого мужчину заставит выйти из себя. — По мистеру Уоллису выходило, что здравой женщины в природе не сыскать. — Мисс Воан не была свидетелем акта содомии, прелюбодеяния или насилия над близким родственником. При ней ни одного англичанина не лишили незаконно свободы. Местом действия была Флорал-стрит, — продолжил мистер Уоллис, — не Бирма. И даже не Италия.

Присяжный в дембельском костюме ухмыльнулся. Мистер Уоллис поправил на себе мантию, поднял голову повыше, слегка сгорбился, словно сутулость добавляла ему лет.

— Обычное понимание провокации здесь неприменимо. Тем более если учесть, что подсудимая не схватилась за топор, или за кухонный нож, или за сотейник с тяжелым дном и убила Стэнли Ловкина в приступе безумия.

Он помедлил, восстанавливая дыхание, и склонил голову в сторону Ады. Он тоже играет, сообразила она. Устраивает представление.

— Но она и не замышляла убийства заранее. — Мистер Уоллис распрямил плечи. — Это был не единичный акт, не одно короткое тяжкое оскорбление действием, что спровоцировало ее. — Он покачал головой, будто отец, переживающий за взбалмошную дочь. — Женщины мыслят иначе. Их разум выбирает иные пути.

Вместо того чтобы разубеждать присяжных, сообразила Ада, он вкладывает им в головы новые мысли.

— Боль, пусть и непреходящая, утихла в послевоенные годы. Но Стэнли Ловкин разворошил прошлое, и эта боль вспыхнула с новой силой. Стэнли Ловкин. Станислас фон Либен. Одно и то же лицо. Одинаковая наружность. Одинаковое поведение. Он был в Мюнхене, он признался, что бросил ее в Намюре. Он разрушил ее жизнь. Этому мужчине было чуждо сочувствие либо раскаяние.

Мистер Харрис-Джонс высморкался, трубный звук поколебал тишину в зале, рассеял внимание слушателей. Мистер Уоллис терпеливо пережидал, пока обвинитель с презрительной миной спрячет платок в карман и расправит мантию сзади, будто фрачные фалды.

— Страдания, вызванные потерей новорожденного сына, — продолжил Уоллис, — а также участь жертвы нацистского плана по использованию принудительного труда являются той разновидностью страданий, о которых никто не хочет знать. Будь Ада Воан солдатом или военно-пленной, вернись она из Кольдица[70] или Бирмы, она нашла бы перед кем выговориться. Но ей пришлось носить горечь пережитого в себе, и эта горечь разрасталась в ней фистулой, истощая разум, и когда Стэнли Ловкин сознался, что это он был в Намюре, и уничижительно отозвался о ней как о безмозглой шлюхе — оскорбление по любым меркам, но в данном случае это было особо тяжкой и оскорбительной нападкой, учитывая события прошлого, — а затем применил к ней насилие, она включила газ, зная, что это приведет к его смерти. Она ничего не замышляла заранее. Временного разрыва между признанием Ловкина и ее действиями не было. Власть над собой она утратила в один миг. Провокация же, напротив, усиливалась в течение длительного времени. Раны прошлого не затягиваются и порой истекают гноем. Подсудимая не отрицает, что лишила жизни Стэнли Ловкина.

Старшина присяжных, казалось, ловил каждое слово защитника. Судья — скелет, обтянутый ко жей, — рылся в бумагах. Мистер Уоллис подождал, пока судья опять не сосредоточится на разбирательстве дела.

— Подсудимая не признает себя виновной в убийстве, — медленно, веско произнес Уоллис, будто не слова выговаривал, но закатывал булыжники на вершину горы. — Но в причинении тяжкого вреда здоровью, несовместимого с жизнью, вследствие провокации.

За час — больше времени им не потребовалось — Ада искусала ногти до крови. В тот миг, когда старшина присяжных встал, плечи назад, грудь вперед, геройские планки под отворотами пиджака, Ада все поняла. Выиграть у нее не было ни единого шанса. Могла бы и не ввязываться во все это. Признала бы с ходу свою вину, и все бы уже давно закончилось.