Английская портниха

Ада села. Она по-прежнему чувствовала слабость и шум в голове. Особый шум: звуки падающих бомб и разлетающихся вдребезги зданий. Она давно толком не ела, ей бы сейчас картошки с мясом, а еще неплохо бы выспаться. Пошевелив ступнями, она освободилась от туфель. Ноги были черными от грязи и запекшейся крови. Она притянула к себе сумку, поцарапанную, пыльную и бугрившуюся там, где лежал игрушечный медвежонок. Если Ада до сих пор жива, то, конечно, благодаря медвежонку, он приносит ей удачу. Она порылась в поисках пудры и губной помады. Надо привести себя в божеский вид.

Звяканье четок, шелест тяжелых подолов, немудрящий запах талька — к Аде приближались монахини. Одна из тех, что привели ее в обитель, несла поднос. Рядом с ней незнакомая высокая и худая монахиня, вид начальственный. Должно быть, она здесь главная. Как к ней следует обращаться? — припоминала Ада рассказы тети Ви. Достопочтенная? Матушка? Мать-настоятельница? За высокой шла пожилая монахиня со строгим лицом в красных прожилках и в роговых очках. Первая поставила поднос на скамью рядом с Адой. Стакан воды и хлеб. Высокая подошла к Аде, протягивая руки в приветствии.

— Я мать-настоятельница, — назвалась она.

Ада попыталась встать, но у нее подогнулись колени. Настоятельница села рядом, указала на поднос. Mangez[17]. Ада выпила воды, смягчившей ей горло. Отломила кусок хлеба и сунула его целиком в рот.

— Вы англичанка, — продолжила настоятельница, — и вы потеряли мужа. (Ада кивнула.) Ваше имя?

— Ада Воан.

— Вы племянница нашей возлюбленной сестры Бернадетты Лурдской?

Ада опять закивала. У нее дрожали губы. Никогда еще она не чувствовала себя такой одинокой и такой напуганной.

— Напомните, как звали вашу тетю, прежде чем она приняла святой обет?

— Тетя Ви, — брякнула Ада и тут же поправилась: — Вайолет. Вайолет Гэмбл.

— И когда она вступила в орден?

— Не помню, — призналась Ада. Она понимала, что ее проверяют. А вдруг она самозванка. Ответь она неверно, и ее выгонят обратно на улицу. — Я была совсем маленькой, когда она уехала из Англии, но, по-моему, это случилось лет пятнадцать назад. Или десять. — И добавила: — Если не ошибаюсь, она провела какое-то время здесь, в Бельгии.

— А где она жила прежде? — спросила краснолицая монахиня. По-английски она говорила с ирландским акцентом и на Аду смотрела недоверчиво, словно та бессовестно врала.

— В Лондоне, — ответила Ада. — В Уолворте, на Инвилл-роуд, дом 19.

Краснолицая скосила глаза на мать-настоятельницу, взглядом подтверждая сказанное пришелицей.

— Пожалуйста, помогите мне, — взмолилась Ада.

— Как? — спросила настоятельница. — На нашем попечении старики. В первую очередь мы должны позаботиться о них.

— Я буду работать у вас. — Тетя Ви говорила, что они постоянно нанимают мирян, чтобы те убирали помещения, мыли посуду, заправляли постели. Ада могла бы делать то же самое. Они должны взять ее к себе. — Позвольте мне остаться, прошу вас. Я буду выполнять любую работу. Мне некуда идти.

Настоятельница погладила Аду по руке, встала и направилась в угол прихожей, знаком подзывая строгую монахиню. Повернувшись спиной к Аде и сдвинув головы, они держали совет. Какие доводы приводили обе, Ада не слышала, да и вряд ли поняла бы, если бы даже услышала. Настоятельница говорила очень быстро. Спустя несколько минут решение было принято.

— Мы дадим вам приют, — объявила настоятельница, возвращаясь к скамье, а затем пожала плечами: — Но как надолго? — Она развернула ладони вверх к потолку: — Je ne sais pas[18]. Если британцы помогут нам и отгонят немцев, то на неделю или две. Но потом вы должны уйти.

Ада тихонько выдохнула. Здесь она будет в безопасности даже в большей безопасности, чем в пансионе. Вдобавок пансиона ей все равно не найти, особенно теперь, в дыму и под бомбами.

— Спасибо, мать-настоятельница, — сказала Ада. — Я вам так благодарна.

Скоро сюда придут британцы. И все наладится. Аду отправят в Лондон, к маме и папе.

Молча приняв благодарность, настоятельница сложила руки под наплечником.

— Сестра Моника, — движением головы она указала на другую монахиню, неодобрительно взиравшую на Аду, — опекает наших послушниц. Вверяю вас ей. У меня очень много дел. — Повернувшись на каблуках, настоятельница зашагала по коридору.

— Не только у нее дел невпроворот, — сурово заметила сестра Моника. — Времени ни на что не хватает.

— Я могу помочь, — вызвалась Ада, хотя больше всего ей хотелось спать.

— Ты? Как?

— Я умею шить. И убирать, и…

Сестра Моника фыркнула и направилась прочь, бросив через плечо:

— Ну тогда иди за мной. Мать-настоятельница велела сделать из тебя монахиню.

Ада встала, зажав сумку под мышкой:

— Сделать из меня монахиню?

— Сказала, что надо переодеть тебя в нашу одежду. Святотатство, — прошипела сестра. — Не говоря уж о том, чем нам это грозит. А что, если немцы одолеют? А?