— Красный Крест, — объяснила она свою настойчивость сестрам, — сообщит нашим родным, где мы и что с нами.
Но так и Станислас может связаться с Адой. А что, если он здесь, в Германии, и разыскал Аду, и приехал, чтобы вызволить отсюда?
— Я не могла не заметить, — сестра Бригитта опустилась на нижнюю полку нар и жестом пригласила Аду сесть рядом, — что у вас все это время не было месячных. Не должна ли я спросить о причинах?
— Переживания, — пожала плечами Ада; от матери она не раз слыхала, что такое бывает. — Нервы. Усталость.
— Вас тошнит?
— Только когда обмываю покойников. Этот трупный запах, я не выношу его.
— Вы были замужем?
Сестра Бригитта явно не слушала Аду, иначе она бы не задавала такие дурацкие вопросы. При чем здесь замужество Ады?
— Да, но… — осеклась она.
— И вы вступили в супружеские отношения?
Какое ее собачье дело?!
— Когда вы в последний раз были
— Вы ждете ребенка?
От неожиданности Ада вздрогнула. У нее и в мыслях ничего подобного не было. Ребенок. Исключено. Но тот вечер, когда он уехал из Намюра… От изнеможения и выпивки она была как в тумане, Станислас улегся на нее. И это ощущение, когда он вошел в нее, — ей было больно. Потом, когда он закончил, внутри у нее было мокро и немножко кровило. Резинку он не надевал.
Ада уставилась на свои руки, сложенные на коленях. Пожалуй, вопрос сестры Бригитты не такой уж вздорный. Наоборот, все сходится: месячные пропали, Ада набирает вес. Она даже чувствовала какое-то трепетание внутри. Как это называется? Шевеление плода. А она думала, что у нее живот болит от плохой пищи.
— Вы не знали? — спросила сестра Бригитта.
Ада в ужасе покачала головой. Ребенок сейчас?
Куда она его денет? Где поместит?
— Что мне делать? — Голос ее был тонок и слаб, в животе забурлило.
Она не могла забеременеть. Без резинки они делали это только один раз. Никто не беременеет так легко, это всем известно.
— Вы совсем притихли. — Сестра Бригитта погладила ее по колену. — Господь укажет нам путь.
— Нам?
Ада всех подвела под угрозу. Они все поплатятся, если она родит и немцы поймут, что она не монахиня и что другие монахини солгали ради нее. Ада запаниковала.
— Скажу, что меня изнасиловали. — А что еще можно сделать в такой ситуации? — Какой-то солдат. Тогда, наверное, с нами ничего не случится.
— Но вы солжете.
— Может, это тот случай, когда ложь необходима? — Ада с трудом сглотнула. Во вранье она поднаторела. — Они не отберут у меня ребенка?
— Солгав единожды, — мягко возразила сестра Бригитта, — вам придется с этим жить, и рано или поздно правда выйдет наружу. Жить во лжи.
— Но ребенок?
— Будем надеяться, его усыновят, среди немцев тоже есть добрые люди.
— Моего ребенка?
— Сестра Клара, мы не можем держать здесь младенца. Где мы его спрячем? Малютки — шумный народец.
Она ни за что не отдаст своего ребенка, только не немцам. Она сбежит. Наденет чьи-нибудь обноски, стащит у других заключенных. Лохмотья. Прикинется полькой. И никто не опознает в ней монахиню. Пройдет через охрану. Польки ночуют где-то в другом месте. А потом тихонько ускользнет. Может, ей встретятся хорошие немцы, что сжалятся над ней. Помогут вернуться домой. Или найти Станисласа. И они опять будут вместе, конечно, будут. Он станет заботиться и о ней, и о ребенке.
Нет, она никогда его не найдет. Какой же она была дурой, что поверила ему. Надо было унять его в тот вечер в Намюре, их последний вечер до прихода немцев.
Ладно, она сбежит. А если ее поймают? Пострадают сестра Бригитта и все остальные. Ада представила, как охранник размахивает дубинкой:
— Встанем на колени и помолимся, — сказала сестра Бригитта.
Ада сползла с койки и неуклюже опустилась на колени. Подсчитала в уме: получается, она на пятом месяце. Беременная. В плену. Она закрыла глаза. Горячие гневные слезы потекли по щекам.
Каменные плиты были ледяными. Голые ступни мерзли, пальцы ног, обхватившие край ступеньки, коченели. Ноги, словно якорь, приковали Аду к полу. На лестничную площадку внизу падал лунный свет, белесый вытянутый прямоугольник на фоне черноты лестничной клетки.
Ада подалась вперед, качнулась, отпрянула.