Английские юмористы XVIII века

"Получил твое письмо, Элиза, вчера вечером, по возвращении от лорда Батерста, - пишет Стерн. (Достоинство этого письма в том, что оно содержит воспоминания о людях, которые были лучше Стерна, и рисует портрет доброго старого джентльмена.) Получил твое письмо, Элиза, вчера вечером по возвращении от лорда Батерста, у которого я обедал и где меня слушали (когда я говорил о тебе целый час без перерыва) с таким удовольствием и вниманием, что добрый старый лорд трижды пил за твое здоровье; ему теперь восемьдесят пятый год, но он надеется дожить до того времени, когда его представят как друга моей прекрасной ученице и когда она затмит всех прочих индийских дам богатством, как уже затмила их своими внешними и (что гораздо важнее) внутренними достоинствами. (У Стерна всюду сказывается его нравственность.) Я тоже на это надеюсь. Этот вельможа старый мой друг. Ты знаешь, он всегда был покровителем остроумных и одаренных людей и за столом у него всегда сидели такие знаменитости последнего времени, как Аддисон, Стиль, Поп, Свифт, Прайор и т. д., и т. д. Способ, каким он завязал со мной знакомство, был столь же своеобразен, как и любезен. Он подошел ко мне однажды, когда я был при дворе принцессы Уэльской. "Я хочу с вами познакомиться, мистер Стерн; но и вам тоже следует знать, кто желает получить это удовольствие. Вы, верно, слышали, - продолжал он, - о старом лорде Батерсте, которого так воспевали и о котором столько говорили наши писатели вроде Попа и Свифта: я прожил жизнь с гениями такого рода; но я их пережил; отчаявшись когда-нибудь найти им подобных, я вот уже несколько лет как закончил свои счета и закрыл свои книги с намерением никогда их больше не раскрывать; но вы зажгли во мне желание раскрыть их перед смертью еще раз, что я теперь и делаю; так пойдемте ко мне и вместе пообедаем". Вельможа этот, повторяю, чудо; в восемьдесят пять лет он сохранил всю остроту ума и физическую ловкость тридцатилетнего. Охота к удовольствиям и способность доставлять их другим развиты в нем необыкновенно; вдобавок это человек образованный, обходительный и сердечный.

{* В сборнике "Семь писем Стерна и его друзей" (изданном для ограниченного распространения в 1844 г.) есть письмо мсье Толло, который вместе со Стерном и его семьей был во Франции в 1764 г. Вот выдержка оттуда:

"Nous arrivames le lendemain a Montpellier, ou nous trouvames notre ami Mr. Sterne, sa femme, sa fille, Mr. Huet, et quelques autres Anglaises; j'eus je vous l'avoue, beaucoup de plaisir en revoyant le bon et agreable Tristram. ...Il avait ete assez longtemps a Toulouse, ou il se serait amuse sans sa femme, qui le poursuivit partout et qui voulait etre de tout. Ces dispositions dans cette bonne dame, lui ont fait passer d'assez mauvais moments; il supporte tous ces desagrements avec une patience d'ange" {Мы прибыли вчера в Монпелье, где встретили нашего друга мсье Стерна, его жену, его дочь, мсье Хьюэта и еще нескольких англичан; признаюсь Вам, я был рад увидеть вновь доброго и милого Тристрама... Он долгое время пробыл в Тулузе, где, вероятно, хорошо проводил бы время, если бы не его жена, которая следовала за ним повсюду и хотела всюду совать свой нос. Такое стремление этой доброй женщины доставило ему немало неприятных минут; он переносит все эти неприятности с ангельским терпением" (франц.).}.

Через четыре месяца после этого весьма своеобразного письма Стерн написал тому же адресату, что и Толло; приведем из его письма соответствующую выдержку:

"...и после всего этого меня два месяца обуревало самое нежное чувство, какое когда-либо приходилось испытывать человеку с нежной душой. Хотел бы я, дорогой кузен, чтобы ты понял (а ты, наверное, понимаешь и без моего желания), с какой осторожностью я ходил первый месяц по улицам из моей гостиницы в ее, сначала один, потом два, потом три раза в день, и наконец готов был уже поставить своего любимого конька в ее стойло на веки вечные. И я вполне мог бы сделать это, если учесть, как злословили по этому поводу враги Господа нашего. Последние три недели над нами все время печально звучала прощальная песня, и ты сам понимаешь, дорогой кузен, как это повлияло на мое поведение и манеры, - ибо я уходил и приходил как мужлан, только и делая, что играя с ней в чувства с утра до ночи; а теперь она уехала на юг Франции и в довершение комедии я заболел, в легких у меня лопнули сосуды, и я едва не истек кровью. Voila mon histoire! {Вот моя история! (франц.).}"

Трудно сказать, у кого из супругов было "ангельское терпение"; но не приходится сомневаться, кому из них оно более требовалось!