Попу никак невозможно было остаться вассалом мистера Аддисона; и когда он отрекся от своей вассальной зависимости и обрел собственный трон, монарх, которого он покинул, надо полагать, был расположен к нему отнюдь не дружески *. Они не сделали ничего дурного, из-за чего могли бы невзлюбить друг друга. Каждый лишь поддался влечению своей натуры и обстоятельствам своего положения. Когда Бернадот стал наследником трона, наследный принц Швеции, естественно, сделался врагом Наполеона. "У людей много страстей и порывов, писал мистер Аддисон в "Зрителе" за несколько лет до того, как произошла размолвка между ним и мистером Попом, - естественно побуждающих принижать и чернить достоинства того, кто возвышается в людских глазах. Все, кто вступили в свет с такими же, как у него, достоинствами и прежде считались равными ему, склонны видеть в его славе принижение собственных заслуг. Те, которые некогда были равными ему, завидуют и клевещут, потому что теперь он стал выше их, а те, которые раньше стояли выше его, - потому что теперь видят в нем равного". Неужели мистер Аддисон, полагая, и, быть может, вполне справедливо, что поскольку молодой мистер Поп не имел университетского образования, он не мог знать греческий язык, а следовательно, не мог перевести Гомера, действительно побудил своего молодого друга мистера Тикела, окончившего Колледж королевы, перевести этого поэта и помог ему собственными знаниями и мастерством? ** Естественно, что мистер Аддисон сомневался в познаниях этого дилетанта в области греческой литературы и, высоко ставя мистера Тикела, окончившего Колледж королевы, помог этому бесхитростному молодому человеку. Естественно, с другой стороны, что мистер Поп и друзья мистера Попа решили, что этот перевод, который противопоставляется его переводу, так внезапно преданный гласности и так давно сделанный, - хотя товарищи Тикела по Колледжу никогда о нем не слышали и хотя, когда Поп впервые написал мистеру Аддисону о своем плане, Аддисон ничего не знал о подобном же замысле Тикела из Колледжа королевы,естественно, что мистер Поп и его друзья, которые думали о своих собственных интересах, увлечениях и пристрастиях, решили, что перевод Тикела был лишь проявлением враждебности по отношению к Попу и они вправе считать, что под стремлением мистера Тикела прославиться скрывается зависть мистера Аддисона - если это можно назвать завистью.
{* "В ярости от того, что я услышал, я написал мистеру Аддисону письмо, где было сказано, что "мне не привыкать к такому его поведению; что если мне придется резко отвечать ему, то я сделаю это не в такой грязной форме; что я честно выскажусь об его недостатках и признаю его достоинства; и прозвучит это приблизительно вот так". И я приложил черновой набросок того, что потом стали называть моей сатирой на Аддисона. С тех пор он был со мной очень любезен и, насколько я знаю, никогда не совершал по отношению ко мне несправедливости до самой своей смерти, последовавшей через три года". Поп, "Примечательные случаи" Спенса.
** "То, что Тикел мог совершить подлость, кажется нам совершенно невероятным; то, что Аддисон мог совершить подлость тем более кажется нам невероятным; но то, что эти два человека вступили в заговор, дабы совершить подлость, еще во сто крат невероятнее". - Маколей.}
Ужели тот, чей пыл
Для гения и славы искрой был,
Любым из дарований наделенный,
Легко писать, вещать и жить рожденный,
Настолько самовластьем опьянен,
Что с братьями делить не станет трон?
Ужель склонится к помыслам злонравным,
Питая зависть к дарованьям равным,
И станет вязнуть во всеобщем зле,
И, не хуля, учить других хуле;
Проклятия хвалою прикрывать,
Врага бояться, друга предавать,
Льстецу внимать и потакать шуту,
В учтивость облекать нечистоту
И дружескому кругу, как Катон,
Навязывать свой собственный закон,
Довольствуясь хвалою острослова
И восхищеньем дурака любого?
Явись такой - была бы всем потеха.
Но Аттикус таков - и не до смеха.
"Я послал эти стихи мистеру Аддисону, - заявил Поп, - и с тех пор он всегда был со мной очень учтив". И не удивительно. Очень похоже, что не страх, а скорее стыд заставил его замолчать. Джонсон пересказывает разговор между Попом и Аддисоном после их ссоры, во время которой Поп горячился, а Аддисон старался держаться со спокойным презрением. Такое оружие, как у Попа, должно было поразить любое презрение. Оно во веки веков будет сверкать, пронзая память Аддисона насквозь. Величественный, он смотрит на нас из прошлого, не запятнанный ничем, кроме этого, бледный, спокойный и прекрасный: но зловещая рана кровоточит. Его следовало бы изображать как святого Себастьяна, с этой стрелой в боку. Когда он послал за Гэем и просил у него прощения, когда он велел своему пасынку присутствовать при своей кончине, можно не сомневаться, что он простил Попа, приготовившись показать, как должно умирать христианину.