Для империализма «было важно, чтобы человек из покоренного народа оставался неразвитым, чтобы его не обучали чужому языку [завоевателей] в таком объеме, который позволил бы ему, к примеру... получить образование на опасно высоком уровне». Так утверждал один немецкий автор, говоря о гитлеровском «дранг нах остен» и о «культурной политике» Третьего рейха на завоеванном «восточном пространстве»[1073]
. Однако эта формулировка почти буквально совпадает с высказываниями таких столпов Британской империи, как наместник Великобритании в Пераке (Малайя) сэр Фрэнк Суэттенхем. Как и Картхилл, горевавший, что англичане оставляют свои позиции в Индии, Суэттенхем считал, что немалая доля вины в неповиновении британским имперским властям лежит на тех, кто позволял «туземцам» получать английское образование. «И если бы бабу [т. е. «пишущий» индиец, обученный английскому] имел душу, она бы, верно, потребовала отчета от тех, кто дал ей дар речи для выражения неосуществимых притязаний класса, столь же богато наделенного способностью к высокопарной агитации, сколь жалкого с точки зрения... телосложения, которым отличаются господствующие расы... В Индии воспитание [education] представляет все большую опасность»[1074]. «Давать малайцам высшее образование значило бы вкладывать им в руки интеллектуальное оружие, которое они могли бы обратить нам на погибель»[1075]. «Мы в безопасности, пока обучаем детей [Британской Малайи] читать, писать и считать исключительно наИменно подобную политику намеревался проводить в жизнь — причем гораздо более беспощадно и последовательно, чем британцы — Генрих Гиммлер в отношении народов «восточного пространства»: «Никогда в будущем не следует учить этих людей чему-то, кроме "умения написать [собственное] имя, кроме того, что покорность немцам... — божественная заповедь". Они не должны уметь читать». (В Англии, в страхе перед революцией, советовали не запрещать бедным читать, а вот писать не разрешать.) Рейхсляйтер Мартин Борман в начале октября 1940 г. заявил следующее: «Полякам надо оставить их католических попов, чтобы они "оставались тупыми и глупыми"». А всех польских интеллектуалов, по его мнению, следовало уничтожить, что «отныне... становилось законом жизни»[1077]
. Некий крайсляйтер и гебитскомиссар Бехер как-то заявил: «У кого я замечу интеллект, тот будет расстрелян»[1078]. Тех же поляков, которых никак не удавалось лишить этой тлетворной образованности, просто уничтожали: «Слой вождей, выявленный нами сейчас в Польше, подлежит ликвидации; то, что вырастет потом... надо будет снова удалить»[1079]. В мае 1940 г. генерал-губернатор доктор Ханс Франк отмечал в своем дневнике: тот факт, что внимание всего мира сосредоточено на Западном фронте, «мы используем... для массовой ликвидации... поляков, прежде всего ведущих представителей польской интеллигенции...»[1080] Таким образом, власть, наводившая «порядок» на «восточном пространстве», в «немецкой Индии» Гитлера, не испытала на себе того, что для британского империалиста Картхилла было «проклятием клеветнической прессы»[1081], проклятием интеллектуалов-моралистов, которые «из моральных соображений противятся общезначимым принципам»[1082]. Тех, кто не приемлет истин, верных «для всех остальных», тех, кого проклинал еще Карлейль, а доктор Геббельс назвал «критиканами». И не кто иной, как Адольф Гитлер, чувствовал себя обязанным «самым жестким образом обходиться с теми [в том числе и] фёлькише бумагомарателями, которые в подобной форме приобретения земли [немецким мечом для немецкого плуга] видят нарушение священных прав человека... и соответственно выступают против нее своей пачкотней»[1083]. Ведь смерть последнего немца стала бы смертью и для последнего пацифиста, — иронизировал Гитлер.