Английские корни немецкого фашизма

Ведь селекция, «производимая самой природой», оправдывала любую неразборчивость в средствах, с которой мещане неудержимо рвались вверх (раньше социал-дарвинистский расизм тоже ассоциировался с апологетикой капитализма манчестерского типа[325]), оправдывала она и расистский империализм. Правда, Фридрих Ницше заметил, говоря о слишком человеческой природе последователей социального дарвинизма: «Весь этот английский дарвинизм как будто бы отдает духотой английской перенаселенности, напоминающей характерный запах нужды и бедности, какой бывает в кварталах бедняков»[326].

Впрочем, из таких людей, из массы среднего сословия, с точки зрения социал-дарвинизма могла — благодаря подлинно биологическому (расовому) отбору — «с каждым поколением все более и более выделяться некая аристократия, обладающая истинной внутренней ценностью». «В результате некой... селекции... должна была возникнуть особо прогрессивная раса, настолько превосходящая остальных людей характерными качествами, как племенной жеребец — диких лошадей»[327]. Книга авторитетного представителя этих взглядов, Джона Берри Хейкрафта[328], уже в год своей публикации была переведена на немецкий под названием «Naturliche Auslese und Rassenverbesserung» (Естественный отбор и улучшение расы)[329]. В Германию эти «взгляды» пришли из Англии. Британские евгеники рассматривали себя как орудие английского империализма[330].

СВОБОДЫ АНГЛИЧАН КАК ИЕРАРХИЧЕСКИЕ ПРИВИЛЕГИИ

Британский рабочий уже давно обладает тем, что национал-социализм только должен внушить немецкому рабочему: сознанием... принадлежности к расовому единству...

Тост. «Национал-социалист в Англии»

Только в Англии (по словам Ханны Арендт) расистская идеология вытекала непосредственно из национальной традиции: мало того, что последняя была ветхозаветно-пуританской — ситуацию усугубляло и восприятие социального неравенства как части английского культурного наследия (низы испытывали благоговение и уважение к верхам, а верхи относились к ним с презрением)[331]. Сословное неравенство воспринималось почти как «неотъемлемый признак английского национального характера». Именно «общественное неравенство было основой и характерным признаком специфически английского общества, так что представление о правах человека, пожалуй, нигде не вызывало большего раздражения», — констатирует Ханна Арендт[332].

«И не надо воображать себе, что у вас есть какие-либо права в этом мире, кроме тех, которые вы заработаете», — учил бойскаутов английский генерал Баден-Пауэлл. Антидемократическая пресса английских «христианских социалистов», проводя «политику умиротворения», как раз в «опасный год» — 1848-й — агитировала против представления о правах человека (а также против избирательного права для «тех, кто его недостоин») и против революционной Франции. И совсем в духе Эдмунда Бёрка звучало следующее заявление, сделанное в 1794 г.: «Ты, пустословящая толпа свиней, что ты понимаешь в этом? Таинственны дела державные, о них не подобает тебе трепаться». «Со своим интернациональным гуманизмом и вселенским братством, стремясь обнять вселенную, они утратили свое английское чувство... В Англии можно отметить сильную реакцию отторжения идеи вселенского братства... мы [британцы] должны придавать большое значение границам и различиям между [социальными] классами»[333].

Специфически британское понятие «our betters[334] почти непереводимо на другие языки: вышестоящих лиц там называли «наши лучшие» (в смысле: «лучшие, чем мы»). И говорят так именно нижестоящие. Да, на господина в Британии прямо-таки молились: «Боже, храни помещика и его родных и оставь нас всех в должном нам сословии». «Джон Буль» по этому поводу заметил (1834): «Сынок... будь прилежным и трудись для нации, предоставь право распоряжаться тем, кто мудрее тебя». Почтительное отношение нации к тем, кто выше, считалось «секретом успеха Англии». Ведь нижние слои общества долго (часть — до 1918 г.) смирялись с отсутствием избирательного права, передоверяя выбор вышестоящим; среднее сословие выбирало представителей из своих высших слоев, которые в свою очередь признавали власть кабинета министров, сформированного из аристократов. Так объясняет «конституцию» Англии Беджгот[335]. Интересно, что ни в одной другой стране рабочий класс так активно не голосовал за консерваторов, как в Англии. Ханна Арендт отмечала, что в Англии «феодальные представления могли оказывать влияние на политические идеи низших слоев общества в гораздо большей степени, чем в других странах». Авторитарно-иерархические свойства ассимилировались, связывая все слои общества. Классовое сознание не вызывало здесь столь антагонистического раскола, как в Германии[336].