В самый канун первой мировой войны «История английского патриотизма» гордо заявляла, что «английский темперамент усвоил... такие черты, как готовность повелевать и терпение, чтобы подчиняться». В Англии были настолько уверены в неотразимости своего превосходства в глазах других народов, что Британский совет, занимающийся пропагандой английской культуры, в 1943 г. распространил в Иране следующий текст (явно рассчитывая на его привлекательность): «Юноша, покидающий английскую паблик-скул в постыдном неведении даже начатков полезных знаний... неспособный говорить ни на каком языке, кроме собственного, — а писать и на нем умеющий лишь кое-как, — для которого благородная литература его страны, равно как вдохновляющая история его пращуров, во многом остается книгой за [семью] печатями... тем не менее выносит из школы кое-что бесценное: мужской характер... привычку повиноваться и приказывать... Вооруженный таким образом, он выходит в мир и вносит достойный мужчины вклад в покорение Земли, в управление ее дикими народами [sic] и в строительство империи» — «вполне сознавая собственные добродетели и очень мало [сознавая] собственные слабости»[528]
.Так, например, Эдмонд Уорр, директор Итона в 1885—1905 гг.[529]
, ставил здоровое тело намного выше здорового духа. «Пока казалось, что мир специально создан, чтобы быть Британской империей...», Итон не давал поводов для критики. Он являлся самой известной паблик-скул и выращивал для империи вице-королей и прочих правителей. Воспитатели (masters) в подобных школах де-факто были воинствующими священнослужителями. Они были склонны подавлять все, что не соответствовало «духу» общности, культивируя тем самым «гляйхшальтунг»[530] во имя имперского патриотизма.В блистательные для Англии времена (например, в 1873 г.) многие в стране считали, что, несмотря на «некоторую брутальность... грубое невежество и определенный снобизм... типичный мальчик из паблик-скул является благородным животным, лучше которого и быть не может»[531]
. А в 1918 г., в период кризиса империализма, кое-кто из англичан уже стал называть этические нормы, насаждавшиеся в паблик-скул, своими именами: «[Там] царит единогласие... проистекающее из подавления индивидуальности, избыток классового чувства и отсутствие духовных ценностей, а также антиинтеллектуализм, жестокость и отвращение к работе»[532]. «Чувствительных мечтателей принуждают подавлять свое воображение». Паблик-скул «единодушно обвиняли в том, что они вытравляют рыцарский дух... заменяя его жесткостью... учат ненавидеть мечтателей (которые в этом мире ни на что не годятся) и вообще представляют собой источник филистерского практицизма [примата практицизма]»[533].Но именно такие методы воспитания будущих повелителей до сих пор находят свое признание, поскольку «они исключают свободу мальчиков... подчеркнуто ставят характер выше интеллекта, воспитывают лояльность к сообществу [здесь умалчивается, что речь идет о расовом и классовом сообществе] и... создают вождей империи, верящих в свою миссию и не анализирующих ее», — утверждал Эдвард Мэк, занимавшийся историей этих английских привилегированных частных школ[534]
. Этот же автор замечал, что воспитывать джентльменов такого рода — значит формировать «несведущих и часто жестоких снобов, единственное занятие которых — защита господства высших слоев»; это значит формировать невежественных «мужчин, способных говорить свысока, одеваться... с учетом тех формальностей, что производят столь сильное впечатление на окружающих». Уже длинные панталоны и цилиндры учеников паблик-скул заставляли их выступать с важностью. Ведь «когда белый человек бросается бежать, на Востоке к нему враз теряют уважение... Ученикам не разрешается бегать за автобусом», — с восхищением отмечал нацист Ханс Тост в книге «Национал-социалист в Англии». И они учились «вести себя с той сдержанной отчужденностью, которая... сохраняет империю»[535].Необходимость в «сдержанной отчужденности», которая помогает сохранять мировые империи, наглядно показал глава эсэсовских палачей Генрих Гиммлер, приведя следующий яркий пример: «Если ты шатаешься пьяным на глазах своих иноплеменных рабов, то разве ты создаешь впечатление, что это раса господ прибыла сюда?»[536]
. Правда, Гиммлер вполне отдавал себе отчет в том, что британские «джентльмены» намного опередили его соотечественников в своей «сдержанной отчужденности властителя» по отношению к туземцам, как, впрочем, и во всех остальных желательных для властителя манерах. «Для этого у нации должна быть счастливая история нации господ, длиной лет в триста-четыреста — как у англичан», — заявлял Гиммлер[537].