Английские корни немецкого фашизма: от британской к австро-баварской «расе господ».

деть примером для подражания, — к тому, что любая попытка поставить под сомнение основы английской жизни становится чревата отторжением — утверждал Вильгельм Дибелиус. Так произошло, например, с поэтом-революционером лордом Байроном и «радикальным» атеистом, депутатом Чарлзом Брэдло (* Брэдло Чарлз (1833–1891) — англ. вольнодумец и радикал, отстаивал свободу личности и критиковал парламентаризм. Избран депутатом в 1880 г., но, будучи атеистом, принял присягу только в 1886 г.).[348] Не желавшего подчиняться диктату группы (а если брать шире — расовому единству) изгоняли во имя безопасности этой группы.[349] Однако в Англии изгнание не влекло за собой смертной казни, а имущество «изгнанных» не отходило империи как у Гитлера.

«Наша чисто социальная нетерпимость никого не убивает, не искореняет никаких мнений — она <лишь> вынуждает скрывать их, что чрезвычайно способствует сохранению существующего порядка вещей»,[350] — еще в 1874 г. заявил противник демократии из Британской Индии Джеймс Фицджеймс Стефен (** Стефен Джеймс Фицджеймс (1829–1902), 1-й баронет — англ. судья и литератор.). «Затрагивать представления, на которых держится каркас общества… опасно, это и должно быть опасным. <…> И ни в коем случае нельзя считать жестоким то обстоятельство, что социальная нетерпимость вынуждает людей держать при себе свои домыслы о правительстве и морали», — продолжал Фицджеймс Стефен.[351] Так, беженцы из гитлеровской Германии (бредившие британской свободой) были вынуждены — ради своего блага — усвоить, что им не следует критиковать распоряжения правительства и даже «существующий в Англии порядок вещей» (а также, «разумеется», воздержаться от использования немецкого языка и чтения немецкой литературы в обществе). Чтобы свести к минимуму число тех, кто (по выражению Вильгельма Дибелиуса) «осмеливался в англосаксонском окружении быть иным, чем все прочие», достаточно было средств чисто социального давления — давления со стороны общества.[352]

«Насмешка может убить; поэтому высшее общество Англии всегда использует насмешку, чтобы принудить своих собратьев соблюдать дисциплину».[353] Поскольку эти слова принадлежат фашистскому фюреру сэру Освальду Мосли, который требовал еще более строгой дисциплины для своей более Великой Британии, их вряд ли можно считать преувеличением. Один из вдохновителей сэра Освальда Мосли (в деле создания расового единства), Бенджамин Дизраэли (премьер-министр Англии в 1868 г. и в 1874–1880 гг.) еще в 1844 г. заявил: «Возможность такой катастрофы, как превращение в посмешище, страх стать смешным — лучшая путеводная

87

звезда, предохраняющая человека от попадания во всевозможные затруднительные положения».[354]

Ранний вдохновитель британского фашизма — не кто иной, как Томас Карлейль (1795–1881) — нарочито искажал, представляя в смешном свете, те исторические события, которые, по его мнению, не должны были произойти, но все-таки произошли. Поскольку уже накануне Французской революции фактически случилось то, что (по Карлейлю) не должно было случиться — добровольный отказ привилегированной знати от своих преимущественных прав — этот историограф, столь почитавший иерархический строй, пытается, высмеяв благородный порыв французских аристократов, снизить его историческое значение: «Власти, светские и духовные, соревнуясь в патриотическом рвении, поочередно кидают свои владения… на «алтарь Отечества» <…> задевая звезды высоко поднятыми головами».[355]

Вот показательный пример того, как «здравый смысл» (предшествовавший гитлеровскому «здоровому» национальному чувству) сделал британское общество, английскую расовую общность «тупой и бесчувственной… недоверчивой по отношению ко всем оригинальным умам», ко всему, что отклонялось от общей нормы.[356] Следствием такого запугивания общества образом «ненормального» индивида, следствием идеологии здоровой нормальности (здоровья и оздоровления «национального организма») стала фашизация буржуазного субъекта, подготовившая уничтожение «отщепенцев» при Адольфе Гитлере.[357]