Ведь свобода рассматривалась в Англии не как естественное право
и вовсе не как право человека, а как наследственная феодальная привилегия, которая, правда, постепенно (начиная с 1688 г. и заканчивая 1912 г.) должна была распространиться на всех англичан. «Англичанина, даже принадлежащего к самому низшему классу, в его положении более всего впечатляло то, что он, по сравнению с иностранцами вообще и французами в частности, является свободнорожденным англичанином… — это национальный стереотип, который никому даже в голову не приходило оспаривать», — утверждал Вингфилд-Стрэтфорд. И уже в 1790 г. «консерватор» Эдмунд Бёрк противопоставлял права англичанина правам человека.[305]В апогее британского империализма один из его главнейших либеральных, даже «республиканских» вдохновителей, Чарлз Дилк (в своей «Более Великой Британии», издание 1885 г.), объясняет, что «свобода существует лишь в жилищах представителей английской расы». (Однако отказ отдавать должное почтение стоящим выше на иерархической лестнице на основании английского происхождения считался абсолютно неприемлемым.) Здесь же он предупреждает: «Французская демократия опасна своей горячечной симпатией к ложному гуманизму… Любовь к расе у англичан зиждется на более прочных основах, чем… любовь к человечеству». «Более всего на положение англичанина, даже англичанина из низших слоев общества, влияло осознание того факта, что он — в отличие от иностранцев вообще и французов в частности — является свободнорожденным англичанином. Это был национальный стереотип, и никому даже в голову не могло прийти оспорить его».[306]Таким образом, представление англичан о свободе сохранило в себе атрибуты сословных привилегий и ассоциировалось с исключительностью отдельной этнической группы. Ведь британская «система… делит все нации на свободные и несвободные в зависимости от того, похожи они на англичан или нет, и считает, что… английской свободе… предначертано властвовать над миром».[307]
Таким образом, англичане воспринимали себя как аристократическую нацию, как свободный народ по сравнению со всеми остальными народами, как расовое дворянство в мире простолюдинов («commoners», «низкого отродья», «the lesser breeds» по Киплингу). (Именно в Индии Киплинга, во время противостояния 1857 г., простые английские солдаты ощутили («народным чутьем», которое нацисты позже расценивали как «здоровое»), «что всех цветных, вплоть до самых безобидных с виду, надлежит бить по башке».[308]) Таким образом, британцы из всех слоев общества привыкли вести себя по отношению к иностранцам — совершенно независимо от их социальной принадлежности — как расовая аристократия. Презрение, а в некоторых случаях и откровенная антипатия к иностранцам, по всей видимости, являлись традиционной эндемической чертой англичан.[309] На этом основании немало немецких авторов (например, Фосс в 1921 г.) прославляли Англию в качестве воспитателя, в качестве постоянного, почти недосягаемого примера расового единства для Германии (Volksgemeinschaft*).(* Volksgemeinschaft (нем.) — расовое единство — национал-социалистическое идеологическое представление о расовом превосходстве немцев и их гармоничном единстве (прим. перев.).
)Ведь именно такой народной общностью расовой знати по британскому образцу должны были стать немцы: Альфред Розенберг «заверял <на нюрнбергском съезде партии 1937 г.>, что немецкий народ обладает потомственной знатностью».[310]
Включение всех англичан независимо от сословной принадлежности в сообщество привилегированных сделало из них расовое единство.[311] Верховенство — единственно вследствие принадлежности к английскому народу, привилегированность всех англичан — только на основании того, что они англичане (таким образом «эгоизм и чувство солидарности отождествлялись»), должны были сделать их народ моделью национал-социалистического расового единства для немцев (чтобы они становились патриотами, «потому что это выгодно», как призывал Карл Петерс).Особенно достойным подражания этот провозвестник расового единства считал чувство избранности, которое даже беднейшие англичане испытывали по отношению к иностранцам, — ощущение превосходства, которое он сравнивал с чувством превосходства людей над «гориллами и шимпанзе» .