Английские корни немецкого фашизма

«Стоят ли традиции Регби и общее мнение его учеников… выше ценностей Божьих?» — это еще имело форму вопроса, а не утверждалось как аксиома.[1572] Влиянию Арнольда следует приписать и следующие моральные положения: «Если мальчик оказывается слабее, пусть даже он и неправ, не нападай на него вместе с другими… И если ты не можешь прийти ему на помощь (или сделать его мудрее), запомни: он нашел в мире нечто, за что будет бороться и страдать, и именно это тебе следует сделать для себя; думай и говори о нем с нежностью».[1573]

Все это, как писал автор книги «Barbarians and Philistines», «уберегло [британцев]… от самой суровой формы жестокости по отношению к врагам, туземцам и прочим подданным». Уберегло благодаря тому, что «британские правящие классы воспитывались в атмосфере, в которой беспощадная жестокость уживалась с постоянными напоминаниями о необходимости быть добрым», — такой вывод сделал автор книги «Империя и английский характер».[1574]

В Англии, в отличие от нацистской Германии, никогда не звучали открытые призывы к зверствам. (Вот, например, слова некоторых песен времен Третьего рейха: «Трясутся гнилые кости» («Es zittern die morschen Knochen»), «Когда с ножей потечет еврейская кровь, все станет еще лучше…» («Wenn Judenblut von den Messern rinnt, geht es noch einmal so gut…»).) Даже в учении Карлейля присутствовал религиозно-нравственный аспект, напрочь отсутствовавший у Гитлера.

Субъективно британский империализм не был совершенно лишен моральных устремлений. Во всяком случае, он призывал их иметь — хотя бы устами либералов, находившихся в оппозиции: «Англия… пребывая в контакте со столь многими слабейшими расами, в проклятой гордости кровью, цветом кожи или империей… [могла впасть] в соблазн позабыть, что все это не уменьшает, а усугубляет обязанность быть человечными»![1575]«Наш долг — действовать во благо тех слабых человеческих существ, для которых мы исполняем роль почти что Провидения; великая, данная нам свыше обязанность — действовать в пользу народов, наших подданных, наш долг —…оправдать нашей справедливостью наше мировое господство». Даже радикально настроенному либералу Чарлзу Дилку, верившему в превосходство англосаксонской расы и одобрявшему истребление «низших» рас, приписывали «решимость защищать слабых».

О том, что авторитарный расизм в Англии смягчался представлениями о милосердии, свидетельствует и высказывание Джона Рёскина: «Наша раса все еще не пришла в упадок; у нас… все еще сохранились твердость, чтобы управлять, и милость, чтобы подчиняться. Нам присуща религия чистого милосердия». Для ярого империалиста Сесила Родса Англия стояла выше остального человечества, но при этом, даже для него, Бог стоял выше Англии. Именно Сесил Родс утверждал, что «религиозная сторона политики» должна «предохранить… империю от… превращения в воплощенного демона, подверженного амбициям беззакония и бессердечной любви к золоту». «Надо быть империалистом не только исходя из простой… гордости своей расой, но и потому, что… империя является проводником… Справедливости, Свободы и Мира во всем мире». Даже для Сесила Родса «распространение Справедливости и Свободы являлось условием избранности англосаксонской расы Богом».[1576] Перед первой мировой войной одна «История английского патриотизма» видела свою империю «не только могучей… но также бескорыстной и христианской… Ведь… величие и душа [английской] конституции [sic] — свобода… Судьбой Британии еще может стать создание образца империи… через посредство любви».[1577] В апогее Британской империи даже Фрэнсис Янгхасбенд[1578] объяснял превосходство жителей Великобритании над азиатами «более высокой нравственной сущностью».[1579]