Английские письма или история кавалера Грандисона

Я чрезвычайно бы желала быть съ тобою, дражайшая моя Люція! Я предложила бы тебѣ великое множество вопросовъ. Колеблющееся мое сердце успокоилось бы въ твоихъ недрахъ. Оно получило бы орудія изъ отвѣтовъ твоихъ, противъ излишней чувствительности. Но къ стати мнѣ пришло на мысль, какъ я отъ тебя при нѣкоторомъ случаѣ слыхала, что ты находишь облегченіе въ воздыханіи? Ето по истиннѣ весьма важной вопросъ, любезная моя. Не говорила ли ты мнѣ, что вздохи бываютъ сопровождаемы нѣкоторою пріятностію, хотя они непроизвольны, и что ты рада была ссориться сама съ собою, не зная тому причины? И я прошу тебя сказать, не чувствовала ли ты тогда болезни въ желудкѣ, когда приходила въ такое замѣшательство, коего не могла описать, говорить ты? Не была ли ты тогда униженна, покорна, требующа сожалѣнія отъ всѣхъ, и въ готовности подавать свое собственное? Не читала ли ты со вниманіемъ печальныя исторіи, наипаче о молодыхъ женщинахъ впадшихъ въ нещастія и затрудненія? Твое состраданіе о другомъ, не было ли для тебя чувствительнѣе? Твое вниманіе не умѣншалось ли тогда къ самой себѣ? Но неизвѣстность не казалась ли тебѣ самою жесточайшею изъ всѣхъ мученій? Я воспоминаю, дражайшая моя, что ты иногда была безъ пищи и питія; но и чрезъ то здравіе твое не уменшалось. Любовь можетъ быть есть для любовниковъ то, что была Небесная манна для Израильтянъ, но они могутъ также жаловаться какъ и тѣ, и роптать имѣя оной иного. Сонъ твой, пришло мнѣ также на мысль, былъ прерываемъ. Страшныя сновидѣнія приводили тебя въ смятеніе. То были горы и пропасти, въ кои ты безпрестанно повергалась; бури и наводненія, кои тебя увлекали; глубокія воды въ кои ты погружалась; пламя, воры и прочія подобныя симъ мечтанія.

Пусть же добровольно воспомнятъ все то; чего явственнѣе не познали въ разсматриваніи другаго, какую бы въ томъ пользу ни имѣли, когда опасасаются видѣть себя въ подобномъ обстоятельствѣ! Не взирая на то я увѣрена, что все мною здѣсь сказанное, и что ты уже испытала, должно произсходить отъ опасности и ужаса, въ кои привели меня насилія Сира Гарграфа Поллексфена. Коликократно представлялось мнѣ въ сновидѣніяхъ все мною отъ него претерпѣнное! Иногда со слезами изспрашиваю я отъ него сожалѣнія, но получаю токмо укоризны и угрозы. Иногда, кажется мнѣ, что онъ зажимаетъ своимъ платкомъ ротъ мой. Иногда страшной его священникъ,естьли токмо ето былъ оный, читаетъ брачные молитвы, и я противлюсь таинству таковаго брака. Иногда, кажется мнѣ, я вырываюсь; онъ меня преслѣдуетъ; я слышу топотъ его по слѣдамъ моимъ, безполезно усиливаясь призвать кого либо себѣ на помощь. Но когда сновидѣніе мое обращается въ пріятную мнѣ сторону, то усматриваю я моего избавителя. Иногда вижу я его въ видѣ сильнаго языческаго Бога; [ибо мои сновидѣнія совершенно бываютъ раманически,] а себя, какъ дѣвицу повергнутую жребіемъ въ бездну нещастій. Вдругъ бѣлой Палефруа (*); появляется и когда ристалище начинается, то вижу моего героя единою своею дѣсницею побивающаго Львовъ и Тигровъ, разсѣкающаго Гигантовъ, и цѣлыя арміи разгоняющаго.

(*) Въ старину назывались такъ лошади, на которыхъ госпожи верьхомъ ѣзжали, прежде введенія колясокъ.

Всѣ сіи мечтанія не ясно ли вамъ доказываютъ, что мое безпокойствіе не можетъ ни чему инному быть приписано, какъ претерпѣнному мною отъ Сира Гарграфа варварству? Мнѣ кажется, что единое намѣреніе, которое я могу предпринять, состоитъ въ тонъ, чтобъ просить у моей тетушки совѣтовъ, оставить Лондонъ, любезная моя; и тогда уже я буду въ состояніи разсмотрѣть, болѣе ли овладѣла моимъ сердцемъ страсть нежели благодарность, такъ какъ всѣ мои ближніе въ томъ меня подозрѣваютъ, и какъ я признаюсь, что и сама начинаю того страшиться. Я увѣрена токмо въ томъ, что мои способности ослабѣли. Миссъ Грандиссонъ сказала мнѣ что въ Колнеброкѣ колебаніе ума моего, доходило даже до забвенія, и что призванной ими врачъ страшился дабы я не лишилась разума. Естьлибъ я попустила безнадежной страсти овладѣть собою, то не нужнобъ было инныхъ искушеній, какъ тѣхъ, кои уже претерпѣлъ мой разсудокъ.

Прощай, дражайшая Люція. Какое я письмо тебѣ написала! послѣднихъ строкъ довольно будетъ для изьявленія тебѣ, колико мое сердце и чувство ослаблены.

ПИСЬМО XXXIV.

Генріетта Биронъ к Люціи Сельби.

Въ Субботу, 4 Марта.

Сегоднишняго утра пришелъ Сиръ Гарграфъ Поллексфенъ видѣться съ Г. Ревсомъ, обьявя ему что сіе посещеніе касается единственно до него, но будучи по нещастію въ низу, я не могла бы избавиться, отъ него безъ неучтивости, естьлибъ не пожелала слушать того, что онъ желалъ сказать.