Английские письма или история кавалера Грандисона

Она взглянула въ ту сторону, гдѣ я сидѣлъ. Меня увидѣла: содрогнулась, паки на меня взглянула; и паки содрогнулась, и оставя руку своея матери, поперемѣнно блѣднѣя и краснѣя, встала, ухватилась обѣими руками за Камиллу.… О Камилла! Вотъ все что она могла произнести. Тогда источникъ слезъ полился изъ глазъ ея; и все собраніе, хотя чувствительно было тѣмъ тронуто, но чувствовало облегченіе, видя толикое изобиліе текущихъ слезъ. Я дѣйствительно подбѣжалъ бы къ ней, и принялъ бы ее въ свой обьятія, не взирая на все собраніе; но Генералъ удержавши меня сказалъ мнѣ такъ громко, что она могла слышать: любезной Грандиссонъ, останьтесь на своемъ мѣстѣ. Естьли Клементина не позабыла Англинскаго своего учителя, то она весьма будетъ рада, увидя его опять въ Болоніи. О Камилла, вскричала она, и такъ ты меня не обманула! Я опять стану тебѣ вѣрить. Ето онъ. Ето точно онъ; и наклонясь къ груди сей дѣвицы, она скрывала свои слезы, кои омочали лице ея.

Въ сіе самое время врожденная въ Генералѣ гордость паки произвела въ немъ свое дѣйствіе. Онъ отвелъ меня къ сторонѣ. Кавалеръ, сказалъ онъ мнѣ, я ясно усматриваю то сильное вліяніе, которое вы имѣете надъ сею нещастною дѣвицею. Все собраніе оное примѣтило. Но я полагаюсь на вашу честность. Вспомните о томъ, что вы говорили сего утра… Боже мои! перервалъ я рѣчь его съ нѣкіимъ движеніемъ. При семъ однако я остановился; но возразивши опять съ равною можетъ быть ему гордостію довольствовался симъ отзывомъ: знайте, Г. мой, что тотъ, для коего сіе напоминаніе считаете вы необходимымъ, почитаетъ себя честнымъ человѣкомъ; и что вы признаете его таковымъ, равно какъ и вся ваша фамилія. Сей отвѣтъ казалось нѣсколько его потревожилъ. Я пошелъ отъ него прочь съ видомъ нимало для него не чрезвычайнымъ, но которой показался бы весьма пылкимъ для всѣхъ прочихъ, естьлибъ все ихъ вниманіе не обращено было къ Клементинѣ. Однако Прелатъ не преминулъ сего замѣтить. Онъ подошелъ къ намъ когда я оставилъ Генерала; а какъ я остановился, то оба братья вышли вмѣстѣ со мною.

Возвращаясь же опять къ собранію, я увидѣлъ что любезная Клементина, поддерживаемая обѣими Маркизами и послѣдуема Камиллою выходила изъ кабинета. Она остановилась, увидя меня подлѣ себя. Ахъ! Кавалеръ. Она болѣе ничего не сказала; и наклоня голову къ грудямъ своей матери едва не лишилась чувствъ. Я взялъ ея руку, висящую безъ всякаго движенія на ея платьѣ, и ставши на колѣни коснулся до оной моими устами. Я чувствовалъ себя тронутымъ нѣжностію, хотя за минуту передъ симъ я испытывалъ движенія совершенно другаго рода. Климентина обратила на меня томныя свои взоры съ такимъ удовольственнымъ видомъ, коего давно уже въ ней не примѣчали. Я не могъ произнести ни одного слова и всталъ. Она все шла къ дверямъ; дошедши до оныхъ обернулась назадъ и сколь долго могла на меня смотрѣла. Я былъ недвижимъ до того времени какъ старый Графъ подавая мнѣ руку и въ самое то время взявши за руку духовнаго отца, которой подлѣ его находился сказалъ намъ, что не льзя болѣе обманываться въ причинѣ такой болѣзни и что способъ къ выздоровленію также сталъ не безъизвѣстенъ. Но, Калалеръ, присовокупилъ онъ, вы должны принять Католическую вѣру! Духовникъ склонялъ меня къ тому самыми усердными желаніями. Въ сіе время вышла къ намъ молодая Маркиза съ наполненными слезъ глазами. Мои попеченія отвергнуты, сказала она намъ; новая болѣзнь овладѣла моею сестрицею: и потомъ обратясь ко мнѣ говорила, Ахъ! Г. мой, вы… Но за что обвинять васъ? Я вижу ясно, сколько вы страждете.

Тогда пришелъ Генералъ съ Прелатомъ. Теперь, любезной братъ, сказалъ Прелатъ, я требую отъ васъ сего, естьли не по великодушію, то по справедливости. Кавалеръ согласится, я въ томъ увѣренъ, что излишняя его живость заслуживаетъ укоризну. Такъ, Г. мой, отвѣчалъ я; но не менѣе справедливо и то что намѣчанія Генерала были невмѣстны. Можетъ статься, сказалъ Генералъ довольно тихо. Я оборотясь къ нему говорилъ: справедливое признаніе, Г. мой, есть славная надъ собою побѣда. Я смѣло выдаю себя за человѣка неспособнаго къ подлости, могущей нарушить честность, по которой почитаетъ свидѣтельство своего сердца за право желать, дабы быть почитаему въ сей фамиліи за некорыстолюбиваго друга. Простите меня, Г. мой, естьли въ моихъ словахъ усматриваете видъ нѣкоей надмѣнности. Припишите оный тому отвращенію, кое я имѣю ко всякой безразсудности въ моихъ дѣяніяхъ; но я чувствую, что сердце мое поражено премногими такими ударами, кои не всегда, я говорю сіе съ прискорбіемъ, равное впечатлѣніе производить могутъ надъ вашимъ сердцемъ.

Какъ! Грандиссонъ, сказалъ мнѣ Генералъ довольно гордо, не ужели вы хотите дѣлать укоризны?