Английские письма или история кавалера Грандисона

Въ сіе время вошли къ намъ Маркизъ, Графъ, Прелатъ и отецъ Марескотти. Прелатъ принялъ меня въ свои объятія. Потомъ клялся мнѣ именемъ всей фамиліи, что никто не имѣлъ даже и малѣйшаго понятія о намѣреніяхъ сестры его: всѣ, присовокупилъ онъ, на противъ того ожидали что она съ восхищеніемъ приметъ ваши представленія. Но сіе не помѣшаетъ ей быть вашею женою, Кавалеръ. Мы обязались вамъ честію. Въ семъ случаѣ видна единая и худо понятая излишняя разборчивость, которая происходитъ отъ разгоряченнаго ея воображенія. Не смотря на то она отдаетъ на вашу волю дать ей имя какое вамъ заблагоразсудится.

Ахъ, Г. мой! отвѣчалъ я, вы не выразумѣли силы ея доказательствъ. Они должны быть весьма важны для такой молодой особы, коей законъ, фамилія и отечество толико любезны. Впрочемъ. Г. мой, располагайте мною. А какъ Маркиза показалась въ ту самую минуту, то я сказалъ ей: Сдѣлайте милость, Сударыня, предпишите мнѣ, что я долженъ дѣлать. Я совершенно предаюсь въ вашу волю. Позвольте мнѣ выдти. Вы посовѣтуетесь и увѣдомите меня какъ расположите мною.

Я вышелъ и возвратился въ садъ.

Камилла пришла ко мнѣ. О Г. мой! какія чудныя произшествія! госпожа моя приняла такое намѣреніе, коего она никогда не будетъ въ состояніи исполнить. Она приказала мнѣ наблюдать ваши взоры, поступки и нравъ вашъ. Она не можетъ жить, сказала она, естьли вы хотя нѣсколько еще сердитесь. Я вижу что вы въ великомъ смущеніи: не ужели должна я ей отдать въ точности надлежащей во всемъ отчетъ?

Увѣрьте ее, любезная Камилла, что я совершенно ей: преданъ; что ея спокойствіе гораздо для меня драгоцѣннѣе нежели собственная моя жизнь, что я не способенъ къ гнѣву и что удивляюсь ей болѣе нежели могу выразить.

Какъ скоро Камилла оставила меня, то я увидѣлъ идущаго ко мнѣ отца Марескотти, которой просилъ меня къ фамиліи ожидающей въ горницѣ у Іеронима. Мы возвратились, туда вмѣстѣ. Сей честный духовникъ сказалъ мнѣ идучи, что единому Богу извѣстно что полезно для людей; чтожъ касается до него въ столь чрезвычайномъ случаѣ, то онъ только удивляется ей и обожаетъ ее въ молчаніи.

А какъ всѣ сѣли по мѣстамъ, то Прелатъ говорилъ мнѣ слѣдующія слова: любезной мой Кавалеръ, мы обьявляемъ всѣ, что вы имѣете совершенныя права на нашу благодарность. Рѣшено, чтобъ моя сестрица была вашею супругою. Мы всѣ вообще сего желаемъ. Матушка моя беретъ на себя трудъ поговорить ей о васъ.

Я чувствую всю великость таковой милости.

Но естьли Клементина будетъ непоколебима чтожъ могу я сказать, когда она меня заклинала подкрѣпить ее въ ея рѣшеніи и не привести въ необходимость воспользоваться великодушіемъ ея фамиліи?

Не сумнѣвайтесь, Кавалеръ, возразилъ Прелатъ, чтобъ она не склонилась на сіе съ радостію.

Она, васъ любитъ. Не признается ли она въ своемъ письмѣ,,,что въ вашей власти состоитъ заставить ее нарушить или исполнить ея рѣшеніе, и присоединить къ ея имени такое какое вы пожелаете?,, Мы вообще увѣрены, что она не выдержитъ своего предпріятія. Вы видите что она прибѣгаетъ къ вашей помощи. Словомъ, позвольте мнѣ прежде всѣхъ облобызать васъ подъ именемъ брата.

При семъ онъ взялъ мою руку я оказалъ мнѣ честь поцѣловавъ меня. Нѣтъ ничего толь благороднаго, сказалъ я ему. Я совершенно на васъ полагаюсь. Іеронимъ обнялъ меня съ горячностію подъ тѣмъ же именемъ. Маркизъ и Графъ поперемѣнно брали меня за руку, а Маркиза подала мнѣ свою, и я, поцѣловалъ оную. По томъ я прямо возвратился на свою квартиру съ сердцемъ, о любезный Докторъ! толико пронзеннымъ отъ столь странной и совершенно непредвиденной перемѣны, что не могу того и выразить.

ПИСЬМО LXXIX .

Кавалеръ Грандиссонъ къ тому же.

Въ Понѣльникъ 10 и 21 Іюля.

Я не говорю ни слова о томъ спокойствіи, въ коемъ препроводилъ прошедшую ночь. Я едва могъ заснуть съ часъ въ креслахъ. По утру я послалъ съ запискою спросить съ нѣжнѣйшимъ безпокойствіемъ о здоровьѣ всей фамиліи, а особливо Клементины и Іеронима. Я извѣстился что Клементина весьма худо проводила ночь: что заблагоразсудили не безпокоить ее во весь день, по крайней мѣрѣ естьли она не изьявитъ сильнаго желанія меня видѣть; но тогда обѣщались они меия увѣдомить.

Я былъ въ весьма худомъ состояніи. Однако съ трудомъ могъ удержаться чтобъ не пойти по крайней мѣрѣ къ Іерониму; и конечно бы на то рѣшился, естьлибъ худое мое состояніе меня къ тому допустило. Мнѣ казалось что конечно бы почли за притворство, когда бы я показался въ такомъ состояніи, и могли бы подозрѣвать, что я желаю тѣмъ возбудить сожалѣніе, но мое свойство не имѣетъ такой подлости. Впрочемъ я ласкался что будутъ меня сами приглашать. И такъ не слыша ни о чемъ даже до полудня, я возобновилъ мои освѣдомленія запискою; и получилъ въ отвѣтъ одну только строку отъ Іеронима, въ коей онъ оказывалъ надежду видѣться со мною завтра.