Джесс потер лицо. Плечи припорошило снегом; он отряхнулся и, с усилием ворочая озябшим телом, спустился на землю, подпихнул бревна под колеса и потушил фонари. Во дворе гостиницы не было ни души, ветер завывал на крышах ближайших домов; паровой котел локомотива тихонько сопел. Джесс сбросил избыток пара, притушил огонь, чтобы тот теплился до утра, забрался на переднюю ось и накрыл трубу перевернутым ведром. Теперь «Маргарет» переночует безбедно. Он слегка отступил, бросил последний взгляд на все еще пышущий теплом корпус — от зольника исходило слабое мерцание, — подхватил рюкзак и направился к «Георгу».
Ему показали комнату и оставили одного. Джесс воспользовался рукомойником, вымыл лицо и руки и вышел из гостиницы. На расстоянии нескольких ярдов из окон пивной сквозь нарисованные занавески просачивался малиновый свет. Вывеска приглашала в трактир «Морская дева». В задней комнате стоял гомон, висел густой табачный дым. «Морская дева» была пивной для буксировщиков; Джесс сразу увидел своих знакомых: Тома Скиннера из Пауэрстока, Джеффа Холроида из Уэй-Маута, обоих сыновей старика Серджантсона. Новости путешествуют по дорогам на всех парах, — вот и сейчас ребята обступили Джесса и заговорили наперебой. По дороге к стойке он сыпал ответами. Да, с отцом приключился внезапный удар; нет, прожил после этого недолго. Уже на следующий день, в пять вечера… Он достал бумажник, сделал заказ, взял пинту эля и двойное виски. Раскаленная кочерга, для подогрева пива опущенная в высокую кружку с крышкой, расплескала белую пену. Виски обожгло горло и вышибло слезу. Дорожной усталости как не бывало; Джесс вытянул ноги к огню и посасывал пиво, чувствуя, как тепло приливает к бедрам, охватывает живот. Однако в сознании еще догромыхивал «буррель», а пальцы не забывали тряский руль. Успеется поговорить и порасспросить, сначала надобно обогреться. Мужчине согреться — первейшее дело.
Вышло так, что она пересекла комнату, остановилась за его спиной и заговорила, и только тогда он обнаружил ее присутствие. Он бросил тереть руки и неуклюже выпрямился, вдруг ощутив как помеху свою рослость и массивность.
— Привет, Джесс…
Знает ли она? Эта мысль всегда была тут как тут. Все годы, что прошли с тех пор, как он окрестил локомотив женским именем; тогда она была глупой девчушкой, голенастой и глазастой, но «Леди» — это в ее честь. Это ее образ неотвязно преследовал его, подростка, душными ночами, это ее аромат чудился ему среди садовых цветов. Когда Илай заключил то дикое пари, Джесс сидел на паровике и как дурачок захлебывался слезами, потому что «Маргарет» спасовала перед последним подъемом, не выиграла пятидесяти золотых гиней для папаши и уронила имя той, в чью честь была названа. Теперь уже нет той девчушки; она глядит на него, моргая, с лукавой усмешкой на губах, темно-русые волосы блестят в свете ламп…
— Добрый вечер, Маргарет, — пробормотал он в ответ.
Она принесла ужин, села рядышком и не встала, пока он не поел. От этого у него сперло дыхание в груди, пришлось силой напомнить себе, что ничего это не значит. Ведь не каждую неделю у человека умирает родитель. На шее Маргарет носила узкий обруч со светло-голубым камушком; при разговоре она имела привычку непрестанно крутить его. Пальцы у нее были тонкие, ногти плоские и блестящие, костяшки широкие, как у мальчишки. Джесс следил, как она прикасалась к своим волосам, смахивала сигаретный пепел на чайное блюдце. Ему было нетрудно вообразить, как эти руки занимаются уборкой, чисткой, метут и стирают пыль, будто по волшебству вносят в дом тепло и нежность…
Она полюбопытствовала, что он везет. Всегда спрашивает. Отвечая, Джесс называл локомотив, как и прочие буксировщики, усеченным именем — «Леди». И снова он задался вопросом: разглядывала ли она хоть раз локомотив? Сообразила ли,