Английский футбол. Вся история в одной книге. Люди. Факты. Легенды

Но власть сменилась, и генеральная линия сделала привычный разворот, от чего голова у британца стремительно шла кругом: казалось, стабильности в мире не было. Но нет, — стабильное и постоянное в Британии существовало всегда: смелые и упрямые граждане, несмотря ни на какие указы и запреты, продолжали гонять мяч по площадям и переулкам, передавая свое пристрастие от поколения к поколению, вырабатывая особый генетический код, в котором прописана любовь к футболу. И эта любовь стала здесь, на острове, главным признаком натуральной ориентации: англичанин может поменять место жительства, жену, работу, партию, но только не любимую футбольную команду — с ней он обручается на небесах: однажды и навсегда.

Через четверть века после смерти Оливера Кромвеля (мертвое тело которого, по приказу вызванного для восстановления традиции очередного монарха, сначала повесили, а потом разрезали на четыре неравные части, — и это было вполне зрелищно) соотечественник Денниса Бергкампа Вильгельм Оранский аж Третий, правивший вместе со своей супругой Марией Стюарт Второй (имен катастрофически не хватало), — которая родилась не такой красивой, как Первая, обезглавленная, но уж точно более счастливой, — отменил все запреты на игры.

И понеслись опять мячи по улицам и площадям Британии.

Ну а когда на сцену истории вышел век девятнадцатый, железный, то футбол в Англии принял уже характер массового народного танца. Танцевали с мячом все — с перерывом на Ватерлоо и Крымскую кампанию, только вот по-прежнему по разным правилам. В каждом городке, в каждом университете был свой размер поля и свой диаметр мяча. Где-то можно было пасовать руками, а где-то лишь останавливать мяч рукой. Прямо перед игрой договаривались — бить или не бить сегодня ногами по голени, толкать ли руками каждого вышедшего на поле или только владеющего мячом. Когда договоры заходили в тупик, соглашались на компромиссы — в первом тайме бьем по голени, но толкаем только владеющего мячом; во втором — бережем голени, зато уж толкаем всех…

Вряд ли это было очень удобно, и вскоре в Кембридже накануне европейской «весны народов» — когда люди попытались в очередной раз отречься от старого мира — выходят первые своды правил. Англичане настолько углубились в изучение вышедших документов, что упустили момент для либерального восстания. До того ль, голубчик было, — если через девять лет в промышленном городе Шеффилде появляется первый в мире футбольный клуб, а еще через пять лет, накануне Рождества, футболисты из Шеффилда разрождаются кодексом собственных нормативных актов игры в мяч ногами. Но что ты будешь делать — кипел возмущенный английский разум: опять нестыковки и несогласованность! В шеффилдских правилах, например, впервые строго оговаривалось количество играющих в мяч на поле: одиннадцать наших на одиннадцать ваших, но в других уставах команды могли выпускать по 14 парней и больше, — газона хватит на всех, зачем же урезать права джентльменов?..

И как тут быть? Что делать? На кого рассчитывать?

Футбол пробуксовывал, задыхался без единообразия. Верхи уже не могли управлять игрой, низы не хотели играть, как прежде.

И наконец…

1.2. Апостол Морли

Первый Вселенский Футбольный Собор стал следствием простой гражданской инициативы Эбенезера Морли, адвоката, мирового судьи и спортсмена.

Эбенезер Кобб Морли родился в Халле в 1831 году, когда Майкл Фарадей, сын кузнеца, продемонстрировал миру первую динамо-машину. Пройдет полвека, и в домах, согласно закону об электромагнитной индукции, зажгутся первые электрические лампочки, а на футбольных стадионах, согласно утвержденным правилам, будут играть в футбол.

Выучившись, как и Ленин, на юриста, Морли по совету друзей поехал работать в шумный, грязный Лондон, где в свободное от монотонной юридической практики время, занимался академической греблей — это хорошо освежает и восстанавливает любовь к жизни. Но как-то раз, узнав из периодической печати, что в Барнсли, — а это от Лондона хорошо на север, — и река подлиннее, чем в Халле, и в целом поспокойнее, чем в столице империи, Морли покидает шумный и высокомерный столичный край.

Словно какая-то неведомая сила вела юриста Эбенезера к выполнению великой миссии. Подумать только — уехать из столицы мира, где можно сделать головокружительную карьеру и всласть тусоваться в самых модных заведениях Европы… Немыслимо!

Но факт остается фактом: Морли обосновывается в скромном Барнсли. И проплывая как-то раз на байдарке в неосвоенном микрорайоне, Морли видит, как на берегу речки Дирн, в местной скромной деревушке, пацаны рубятся в какую-то странную игру, азартно гоняя мяч ногами, активно помогая себе руками и неистово толкаясь. И столько во всем этом было страсти, радости и энтузиазма, что Морли резко затормозил веслом, едва не перевернувшись.