Английский пациент

Караваджо встал, прокрался к дивану и протянул руку туда, где лежала Хана. Ее там не было. Когда он выпрямился, его схватили за шею и потащили назад и вниз. В лицо ударил свет, оба тяжело вздохнули и повалились на пол. Рука с привязанным к предплечью фонарем все еще крепко держала его за шею. Потом в пучке света появилась босая женская нога, промелькнула мимо лица Караваджо и остановилась на горле лежащего рядом Кипа. Зажегся еще один фонарь.

– Попался, попался!

Двое с пола смотрели на силуэт Ханы над ними. Девушка приговаривала:

– Попался, попался. Я знала, что Караваджо будет здесь, и все подстроила.

Она сильнее прижала ногой шею Кипа.

– Сдавайся! Признавайся…

Караваджо начал выбираться из тисков Кипа, весь потный, без сил, чтобы бороться. Свет двух фонарей теперь был направлен на него. Ему как-то надо было встать и выползти из этого ужаса.

Признавайся.

Девушка смеялась. Ему необходимо успокоиться, прежде чем он что-нибудь скажет, иначе голос задрожит; впрочем, они вряд ли будут слушать, они слишком возбуждены своим приключением. Он освободился от рук Кипа и, не говоря ни слова, вышел из библиотеки.

* * *

Они снова остались вдвоем в темноте.

– Ты где? – спрашивает она. Потом быстро двигается. Он лежит так, что она спотыкается о его грудную клетку и падает ему в объятия. Она кладет руку ему на кадык, затем прикасается губами к его губам.

– Сгущенка! Во время нашего поединка? Сгущенка? – Она прижимается ртом к его потной шее, как бы желая испробовать его на вкус, в том месте, где недавно была ее нога. – Я хочу видеть тебя.

Он поднимает руку, к которой прикреплен фонарь, и видит ее – на лице полосы грязи, волосы влажные от пота и растрепанные. Она усмехается, глядя на него.

Его руки скользят вверх по ее рукам и теплыми чашечками обхватывают ее плечи, будто прирастая к ним. Куда бы она ни отклонилась сейчас, он будет с ней. Она подалась всем весом назад, проверяя, последует ли он за ней, удержат ли его руки ее от падения. Но вот он и сам падает рядом, изворачиваясь так, что ноги мелькают в воздухе, только его руки и губы с ней, остальное тело – словно хвост богомола. Фонарь все еще держится на его левой руке.

Она наклоняется, целует и слизывает капельки пота с его запястья. Он зарывается лбом во влажность ее волос.

Потом он вдруг устремляется в поход по библиотеке, свет от снова включенного фонаря отскакивает, прыгает во все стороны. Он чувствует себя в безопасности в этом помещении, потому что целую неделю проверял его на наличие мин, и теперь здесь просто комната, а не зона или территория. Он ходит по ней, размахивая рукой, освещая то потолок, то лицо Ханы, когда проходит мимо нее, а девушка стоит на спинке дивана, глядя вниз на его блестящее стройное тело.

В следующий раз, проходя вдоль дивана, он видит, что она наклонилась вниз и вытирает руки о платье

– Но я достала тебя, достала, – говорит она нараспев. – Я могиканин с Дэнфорс-авеню.

Потом она едет на нем верхом, а свет от ее наручного фонаря мечется по корешкам книг на самых верхних полках, ее руки поднимаются вниз и вверх, когда он кружит ее, и она падает вперед, хватаясь за его бедра, затем слетает вниз, освобождаясь от него, ложась на старый ковер, который все еще сохранил запах весенних дождей. На ее руках пыль и песок. Он опять наклоняется над ней, она тянется и выключает фонарь на его руке.

– Я победила. Согласен?

Он еще ничего не сказал с тех пор, как вошел в комнату. Он делает головой жест, который она так любиг: то ли кивок, то ли обозначение возможного несогласия. Он не видит ее – мешает свет ее фонаря. Когда Кип выключает его, они теперь равны в темноте.

Только один месяц Хана и Кип спят вместе, открывая, что любовь есть целая страна с могучей цивилизацией, что можно любить, лишь думая о нем или о ней.

«Я не хочу, чтобы меня трахали. Я не хочу трахать тебя.»

Где он или она научились этому в свои годы, никто не знает. Может, от Караваджо, который разговаривал с ней по вечерам о своем возрасте, о нежности к каждой клеточке того, кого любишь, которая приходит тогда, когда ты понимаешь, что смертен. А это суждено понять каждому. Раньше или позже – зависит от обстоятельств. Вторая мировая война в Европе кончилась. Душа человека – не географическое понятие. И смерть может бросить свою холодную тень на человека в любом возрасте

Желание парня угасало только в глубоком сне в объятиях Ханы. Для полного удовлетворения и ему было нужно нечто большее, чем волшебный свет луны или темпераментная работа тела.