Английский пациент

Лунный свет окутывает его, словно вторая кожа, словно сноп воды. Через час он уже на крыше виллы. Здесь, наверху, он видит разрушенные бомбежками скаты крыши, а внизу – развороченные огороды и сады, окружающие виллу. Он все еще в Италии.

* * *

Утром, у фонтана, они пытаются поговорить.

– Вот ты и в Италии, значит, можешь больше узнать о Верди13.

– Что? – она поднимает голову от белья, которое стирает в фонтане. Он напоминает ей:

– Когда-то ты говорила мне, что влюблена в него.

Хана в смущении опускает голову. Караваджо ходит вокруг, рассматривая дом при дневном свете, глядя из лоджии вниз, на сад.

– Да, когда-то ты все время повторяла это. Ты доводила нас до бешенства все новой и новой информацией о Джузеппе. Какой мужчина! Лучший из лучших! В нем нет изъянов! И нам ничего не оставалось, как только соглашаться с гобой, самоуверенной шестнадцатилетней девочкой, не терпящей возражений.

– Той девочки давно уже нет. – Она вешает выстиранную простыню на край фонтана.

– Ты всегда добивалась, чего хотела.

Она идет по тропинке из булыжников, меж которыми пробивается трава. Он видит ее ноги, обтянутые черными чулками, ее тонкое коричневое платье. Перегнувшись через балюстраду, она говорит:

– Наверное, я должна признать, хотя бы где-то в глубине души, что я приехала сюда именно из-за Верди, но вряд ли осознавала это. А может, потому, что ты уехал на войну, а потом и отец… Посмотри на ястребов. Они прилетают сюда каждое утро. Все остальное разрушено и разбито. Водопровод разрушен, и воду можно взять только в этом фонтане. Союзники разобрали водопровод, когда уходили. Они думали, что тогда я соглашусь уехать.

– Тебе следовало уехать. Ведь этот район еще не разминирован, кругом полно неразорвавшихся снарядов.

Она подходит к нему и прикладывает палец к его губам.

– Караваджо, я очень рада видеть тебя. Как никого другого. Только не говори мне, будто ты приехал сюда специально, чтобы уговорить меня уехать.

– Да лично мне наплевать на эти чертовы бомбы! Я бы с удовольствием посидел где-нибудь в маленьком баре, выпил бы пива и закусил сыром, только я не хочу думать, что в один прекрасный момент это все может взлететь на воздух! Я бы не отказался послушать Фрэнка Синатру. Кстати, было бы неплохо раздобыть что-нибудь в плане музыки, – говорит он. – Это будет полезно и твоему пациенту.

– Ему все равно. Он все еще в Африке.

Он наблюдает за ней, ожидая, что она скажет еще что-нибудь об английском пациенте, но ей нечего добавить. Он бормочет:

– Некоторые англичане любят Африку. Одно полушарие мозга у них точно отображает пустыню. И они не чувствуют себя там чужими.

Он видит, как она слегка качнула головой, мысленно соглашаясь с ним. Она коротко подстригла волосы, и ее лицо стало обычным, в нем не осталось и следа от скрытой тайны, которую придавали ей длинные пряди. Что бы ни случилось, она казалась спокойной в этом маленьком, созданном ею мире: журчащий вдали фонтан, ястребы, разрушенный сад на вилле.

Он думает, что, возможно, она и права. Каждый по-своему старается забыть ужасы войны. Она выбрала свой путь: посвятить себя заботам об обгоревшем пациенте, стирать простыни в фонтане, читать книги в комнате, укрываясь в беседке из нарисованных на стенах листьев. Как будто все, что остается, – это капсула из прошлого, которое было задолго до Верди, когда Медичи, хозяева виллы, при свете свечи обсуждали проект балюстрады или окна в присутствии приглашенного ими архитектора – самого лучшего архитектора в пятнадцатом столетии – и желали, чтобы он создал что-нибудь особенное для обрамления столь великолепного вида.

– Если ты останешься, – говорит она, – нам понадобится больше продуктов Я посадила немного овощей, у нас есть мешок фасоли, но нам нужны куры. – Она лукаво смотрит на Караваджо, зная его занятие в прошлом, но не называя это вслух.

– Я тоже уже не тот, у меня не хватит смелости, – говорит он.

– Тогда я пойду с тобой, – предлагает Хана. – Вдвоем будет не страшно. Ты научишь меня воровать, покажешь, что и как надо делать.

– Ты не понимаешь. У меня не хватит смелости в смысле… уверенности в себе и успехе.

– Почему?

– Меня схватили немцы. Они пытали меня и чуть не отрубили мои проклятые руки.

* * *

Иногда по ночам, когда английский пациент засыпает, либо почитав книгу за столиком около двери его комнаты, она отправляется на поиски Караваджо. Она знает, где можно его найти: или в саду, где он лежит на каменном краю фонтана и глядит на звезды в небе, или на нижней террасе. Сейчас, в начале лета, когда установилась теплая погода, ему трудно оставаться в доме по ночам. Большую часть времени он проводит на крыше у разрушенной трубы, но тихо сползает вниз, когда видит, что Хана проходит по террасе и ищет его. Она находит его у обезглавленной статуи графа, где на месте шеи любит погреться один из местных котов, важно восседая и мурлыча при появлении людей. Ее преследует чувство, что это не он, а она нашла мужчину, который любит темноту и знает все ночные звуки, а когда напьется, утверждает, что вырос в семье сов.