И снова — ветер и дождь, дождь и ветер. Как неверна была погода, так и Урсула не была постоянна в своих решениях. То она соглашалась бежать и даже сама обдумывала детали тайного венчания, то впадала в жалкое состояние забитой девочки, хоть и с ропотом, но принимавшей чужое решение. А тут еще монахи заныли — сначала Лео получил выволочку за полученную невесть как рану, но истинная причина нытья была в том, что брат казначей уже затоварился всем, чем нужно, и мечтал вернуться на родину. Излишнее пребывание в Фамагусте (например, для лечения, если б рана оказалась серьезнее) подтачивало бы его финансы.
Лео это взбесило:
— Сначала разгони тучи, потом потопи вражеский флот. Тогда, глядишь, и можно будет уплыть!
Правда колола глаза, пришлось выжидать. От нечего делать цистерцианцы по особо выданному разрешению посетили монастырь апостола Варнавы.
Торнвилль, разумеется, от поездки отказался и выслушивать отчет монахов тоже не захотел, но даже против его воли Сильвестр начал рассказ как бы самому себе — о византийском храме, не уступавшем храму Лазаря в Салине, и о спуске в темный тоннель под часовней, где покоились мощи апостола.
— Я тоже недавно побывал в темном тоннеле. И не единожды, — загадочно-ехидно произнес рыцарь, на чем неначавшийся разговор увял.
Дальнейшие события, однако ж, начали развиваться стремительно.
Сначала кончилась буря, и в тот же день были отправлены галеры на разведку. Днем позже они вернулись и с ликованием донесли, что врага нет — видели лишь остатки кораблекрушений. Зазвонили колокола, на улицах появились религиозные процессии — Фамагуста хвалила Бога за чудесное избавление.
В тот же день к вечеру Лео поспешил к любимой. Его встретила знакомая бабка, у которой под глазом почему-то красовался фингал, и безмолвно запустила внутрь, даже не испросив дежурную подачку.
Этим странностям сразу нашлось объяснение. Дюжие слуги мгновенно скрутили англичанину руки, обезоружили, связали и заволокли в большую залу, обставленную массивными резными сундуками, увешанную дорогими коврами и оружием.
За бюро сидел большой медведеподобный бородач, внимательно изучая какие-то бумаги. Мелкие злобные глазки поверх круглых очков изучающе уставились на юношу, а затем по кивку сидевшего слуги удалились, заперев дверь.
— Что это значит, будь ты проклят! — зарычал Лео, извиваясь в путах и шаря глазами по стенам в поисках оружия. Его было предостаточно, да как взять?..
— Молчи, — сочным басом произнес бородач. — Не тебе здесь лаяться. Кабы не Урсула, я бы с тобой и разговаривать не стал, позорник. Я хотел проломить тебе череп, но она, так сказать, выкупила тебя собой, а мы, дворяне, слово держим. Ишь ты, жених какой нашелся! Этот товар не про тебя.
— Да. Иначе как товар вы ее не расцениваете!
— Я сказал: молчи и слушай.
Лео ответил было нехорошо, но затем добавил:
— Не будем, впрочем, ссориться, коль скоро я прошу ее руки. Ты ведь брат, насколько я понимаю?
— Старший. Итак, продолжаю. Естественно, тебе с нами не равняться, и ты должен это понимать. Поэтому оставим то, что ты предложил, и не будем возвращаться, тем паче что поутру Урсула отплыла в Анкону к жениху.
В глазах Лео потемнело. Он только и смог выдавить: — Как же…
— Объясняю, — степенно ответил Кавалли, и каждое его слово, каждый довод обрушивался на юношу, словно могильная плита. — Я вернулся, все узнал. Кого-то из вас двоих надо было убить. И естественно, это должен был быть ты. Но сестра умолила меня оставить тебе жизнь и вообще не причинять тебе какого-либо зла из-за ее дурости. Естественно, я поставил перед ней условие, и она его выполнила. Придется и мне выполнить свое. Я отправил ее в Анкону с младшим нашим братом, ибо по отмене военного положения теперь можно свободно покинуть Фамагусту, что я, по доброте душевной, и тебе рекомендую. У нас город южный, город вольный во многих смыслах, но есть пределы, которые преступать не рекомендуется, и это — честь знатных семейств. Не важно, каких — франкских, итальянских, греческих. Исключения не будет сделано даже для короля, не то что для такой мелочи, как ты. Спроси у людей ученых, как именно король Петр отправился на тот свет, и тебе расскажут, что именно ему отрезал Жак де Норес, туркопольер[27], приговаривая: "За это ты получил смерть". Заткнуть бы тебе рот могильной землей — это было бы самое верное, но, повторяю, слово дано, и я его сдержу. Полагаюсь на твою совесть и рыцарское слово, которое ты мне, конечно, дашь. Или интересы семьи и ее честь заставят меня ненадолго забыть свое обещание.
— Не грози, не боюсь.
— Слушай! — Итальянец потихоньку начинал яриться и даже стукнул кулаком по столу. — Осталось сказать немногое, вернее, повторить. Дай слово молчать, получи письмо сестры, где она собственноручно описала то, как она приняла свое решение и чем руководствовалась, и проваливай из Фамагусты. Я все сказал.
— Молчать я буду, даю слово и клянусь ранами Христа — из-за чести Урсулы, а не из страха перед тобой, что я немедленно и докажу. Ведь вызов на поединок, кажется, тобой не предусмотрен? А я тебя вызываю!