Английский раб султана

— Лео, ты должен понять. Мне осталось не так уж много времени пребывать на этой земле и, может быть, даже меньше, чем мы с тобой думаем. Мне за пятьдесят, и это чудо, что я дожил до таких лет в нашей стране. Хозяйство крепко, пока есть хозяин. Как говорится, сруби голову — руки-то и опустятся. Вместо твоего разоренного феода я хочу отдать тебе все. Понял? Дело за малым — стать монахом, а дальше моя забота. Ты молод, умен, как кажется… Я говорю не о познаниях, а об уме практическом. Да, он тебе временами отказывает, что печально, но это, наверное, объяснимо молодостью. Жизни ты, можно сказать, не видел, но, с другой стороны, сейчас такая жизнь, что и глаза на нее не глядят. А здесь все крепко, все отлажено. Правда, наш род Торнвиллей пресечется, но так, видно, судьбе угодно. Одна битва подрубила весь наш род. Если кто и остался, то законных прав не имеет — скороговоркой туманно заметил аббат и продолжил увещевания: — А вне стен обители ты скорее сложишь голову, чем… Да не хочу об этом говорить! В общем, я сказал, а тебе решать. Подумай как следует.

— И думать нечего, дядя. Из меня какой управитель? Прокорпеть всю жизнь над счетоводными книгами, шпыня келаря за каждый лишний потраченный или недополученный нобль, петь псалмы, когда хочется на ретивом коне врубиться в гущу врагов? Да даже сядь я на твое место — я не смогу давить нуждающихся, как это делаешь ты. У меня за год все хозяйство из рук уплывет, можешь не сомневаться.

Аббат с сожалением и укоризной покачал головой, промолвил:

— Ты думаешь, твой дядя Арчи хотел стать торгашом и мироедом? Думаешь, ему не хотелось помахать мечом, промчаться на лихом коне, чтоб встречным ветром выдуло мозги, почудить в хмельном угаре? Все это было мне по молодости знакомо. Просто так получилось. Так было надо. И так надо и сейчас. На первых порах я тебе помогу, подберу людей, которым можно доверять, так потихоньку и войдешь в управление. Пойми — одна только Церковь незыблема в этом мире. Она сильнее даже королевской власти. Все, кто пытался в этом усомниться, расшибли себе лбы — что Генрих Второй, что Иоанн Безземельный. Все по Писанию — камень преткновения неодолимый для врат адовых и сокрушающий тех, на кого он падает. Даже сам Львиное Сердце старался не пробовать этот камень своими клыками. Я не могу себе представить то время, когда светская власть возобладает над церковной…

Здесь святой отец несколько ошибся, как ретроград. Пройдет сравнительно немного времени, и король Генрих Восьмой в 1537 году закроет и разорит в числе прочих монастырей и Киркстидское аббатство, а его аббат Ричард Харрисон и три монаха будут казнены. Но не настало еще то время, поэтому вернемся к разговору аббата Арчибальда с племянником.

— В общем, — втолковывал дядюшка племяннику, — я бы советовал тебе не отказывать скоропалительно, а как следует подумать. Время еще есть, хотя и немного. Решишь твердо — тогда посмотрим. Феод обратно выделить недолго. Коль решил жить своим умом, я за него не держусь. Кстати, полагаю, кто-то нажужжал тебе в уши что-то по этому поводу, ну да мне это все равно, даже и спрашивать не буду.

Племянник стоял на своем.

— Прости великодушно, дядя Арчи, но я сказал "нет" и решения своего не изменю. Я не могу служить Богу неискренне, по наследству, что ли. Я человек нецерковный, непослушливый, взрывной. На моих руках кровь, и ее много. Я слишком люблю Господа, чтобы опорочить Его своим недостоинством, поэтому пусть все остается, как есть. Лучше не служить Богу, чем… В общем, понятно.

— Чем быть таким, как дядя Арчи, — печально закончил за племянника аббат.

— Я не имел в виду конкретно тебя. Ты далеко не так плох, как многие иные церковники. Ты хоть и цветист и речах и можешь приспособиться, и о своем хозяйстве думаешь намного больше, чем о Господе, но в тебе нет главного порока духовенства — лжи. Ты не маскируешь свои недостатки личиной благочестия, и за это я тебя люблю.

На глазах старого циника блеснули слезы. Он положил руку на плечо Лео и сказал:

— Вот за это спасибо. Ты расстроил меня своим отказом, но, нанеся одну рану, исцелил другую. Старый Арчи сам прекрасно знает, что в святые ему не попасть, но. поскольку ты узрел то, чем я сам перед собой горжусь, это мне приятно. Хорошо, ты мне ответил. Передумаешь — хорошо, нет — так нет. Но тогда есть у меня к тебе другое дело, которое, полагаю, придется тебе более по нутру. Пойдем наружу, посидим при церкви, воздухом подышим…

Родственники вновь оказались на улице.