Английский раб султана

В благоухании, в цветах пришла желанная весна,
Сто тысяч радостей живых вселенной принесла она,
В такое время старику нетрудно юношею стать, —
И снова молод старый мир, куда девалась седина!
Построил войско небосвод, где вождь — весенний ветерок.
Где тучи — всадникам равны, и мнится: началась война.
Здесь молний греческий огонь, здесь воин — барабанщик-гром.
Скажи, какая рать была, как это полчище, сильна?
Взгляни, как туча слезы льет. Так плачет в горе человек.
Гром на влюбленного похож, чья скорбная душа больна.
Порою солнце из-за туч покажет нам свое лицо,
Иль то над крепостной стеной нам голова бойца видна?
Земля на долгий, долгий срок была повергнута в печаль,
Лекарство ей принес жасмин: она теперь исцелена.
Все лился, лился, лился дождь, как мускус, он благоухал,
А по ночам на тростнике лежала снега пелена.
Освобожденный от снегов, окрепший мир опять расцвел,
И снова в высохших ручьях шумит вода, всегда вольна.
Как ослепительный клинок, сверкнула молния меж туч,
И прокатился первый гром, и громом степь потрясена.
Тюльпаны, весело цветя, смеются в травах луговых,
Они похожи на невест, чьи пальцы выкрасила хна.
Пришла желанная весна! [80]

Старик вдохновенно перевел, потом заметил:

— Ты, если мне не изменяет память, упоминал о том, что знаешь древние языки… Кажется, я подыскал тебе работу, чтоб ты не чувствовал себя нахлебником. У меня все руки не доходят перевести кое-какие старые рукописи румов и франков, а твоя нога и иные раны не предрасполагают к физическому труду.

— Доселе я считал себя человеком меча. В Англии обычно наука и переводы — удел служителей Бога.

— Если ты говоришь "обычно", значит, есть и исключения.

— Есть. Но опять же не уверен, что я сотворю нечто выдающееся. К тому же ты сам говорил, что язык науки — персидский, а хочешь, чтоб я переводил на турецкий, — который я знаю все же неважно, и кроме того, не владею письменностью. И наконец к чему перевод, если ты сам прекрасно знаешь эти языки, да еще и многие иные?

— Отвечу по каждому положению отдельно, мой Арслан. Во-первых, о качестве. Вполне достаточно будет и "сырого" перевода. Все проверить и облагородить будет несложно. А если встретятся сложные слова, мой учёный слуга будет тебе подсказывать. Так ты и сам сможешь лучше выучить турецкий язык и принесёшь пользу мне. Во-вторых, поскольку нашей письменностью ты не владеешь, то будешь просто диктовать. Наконец, целесообразность всего этого… Отчасти я уже ответил, но это надо не только тебе и мне. Это нужно и для людей, ибо пока образование будет оторвано от народа и он, в свою очередь, будет отгорожен от него чужим языком, эта страна так и будет пребывать во всеобщей серости.

На это нечего было возразить, хотя в глубине души Торнвилль пришел к мысли (и, надо сказать, практически верной), что богослов придумал ему это задание, чтобы Лео не чувствовал себя нахлебником.

Кроме того, последние слова улема заставили задуматься о народах Европы: "Разве в Европе не происходит то же самое? Что, если бы языком высокой науки стала не латынь, непонятная народу, а его родной язык? Вот это было бы интересно… Ведь распорядился же Эдвард Третий, начав бесконечную войну с Францией, прекратить использовать язык врагов в жизни двора, юриспруденции и низшем образовании. А в прежние века воевали с Францией, и никто не додумывался до такого. Значит, надо, чтобы во главе государства стал такой человек, который допустил бы народ до образования, преподнеся последнее на доступном людям языке. Выходит, власти не нужен умный, образованный народ?"

Торнвилль поделился этим соображением с Гиязеддином, и тот полностью согласился, произнеся избитую истину о том, что темным народом легче управлять. Для власти всегда безопаснее давать народу лишь малые и перед тем тщательно отобранные кусочки правды. Так птица даёт пищу птенцам, а затем птенцы вырастают и… начинают кормить собственных детей точно так же.