Английский с А. Конан Дойлем. Пиратские истории

Captain Scarrow had to remind him (капитан Скарроу был вынужден ему напомнить) that though he might be only answerable to himself at St. Kitt’s (что несмотря на то, что, возможно, на Сент-Китте он отвечал лишь перед самим собою), killing became murder upon the high seas (казнь без суда в открытом море становится = считается убийством; to become; to kill – лишать жизни; murder – /предумышленное/ убийство; high seas – открытое море). In politics he was, as became his official position, a stout prop of the House of Hanover (в политических /взглядах/ он был, как и приличествовало его официальному положению, убежденным сторонником: «прочной опорой» дома Ганноверов = ганноверской династии; to become – становиться, делаться; приличествовать, соответствовать), and he swore in his cups (и, изрядно выпив, клялся; to swear; cup – чаша, кубок; выпивка, вино) that he had never met a Jacobite without pistolling him where he stood (будто не было случая, чтобы он, повстречав якобита, тут же не пристрелил его на месте: «там, где он стоял»; never – никогда; to meet; to stand). Yet for all his vapouring and his violence he was so good a companion (и все же, несмотря на все его бахвальство и жестокость, он был интересным: «хорошим» попутчиком; to vapour – испарять/ся/; хвастать, бахвалиться; vapour – пар; пары; испарения; violence – насилие; жестокость), with such a stream of strange anecdote and reminiscence (с таким /неиссякаемым/ потоком забавных анекдотов и /собственных/ воспоминаний; strange – чужой, чуждый; удивительный, необыкновенный), that Scarrow and Morgan had never known a voyage pass so pleasantly (что для Скарроу и Моргана еще ни одно плавание не проходило так приятно).

 “Give me a knife and a bucket!” he cried with an oath, and could hardly be withheld from setting forth alone to deal with the spokesman of the seamen.

Captain Scarrow had to remind him that though he might be only answerable to himself at St. Kitt’s, killing became murder upon the high seas. In politics he was, as became his official position, a stout prop of the House of Hanover, and he swore in his cups that he had never met a Jacobite without pistolling him where he stood. Yet for all his vapouring and his violence he was so good a companion, with such a stream of strange anecdote and reminiscence, that Scarrow and Morgan had never known a voyage pass so pleasantly.