Впервые голландцы обосновались на мысе Доброй Надежды примерно в то время, когда Оливер Кромвель находился в зените – в 1652 году, если уж быть абсолютно точным. Португальцы появились там раньше, но, устав от ужасной погоды и увлекаемые вперед слухами о золоте, они прошли мимо надлежащего места для закрепления своего господства и устремились дальше, чтобы поселиться вдоль восточного побережья. Золото там было, однако немного, и эти португальские колонии так никогда и не стали для метрополии источником благосостояния, и не станут до того самого дня, пока Великобритания не подпишет огромный чек за залив Делагоа. На избранном португальцами побережье свирепствовала малярия. Сотни миль ядовитых болот отделяли их от внутреннего плато со здоровым климатом. В течение столетий эти пионеры южноафриканской колонизации пытались проникнуть в глубь страны, но, следуя течению рек, не смогли продвинуться далеко. Кровожадные туземцы и тяжелый климат преграждали им дорогу.
Однако с голландцами все сложилось иначе. Климатические трудности, отпугнувшие португальского искателя приключений, стали для них источником успеха. Холод, скудость и бури воспитывают качества, создающие владык. Именно люди из промозглой и бесплодной земли взрастили детей света и пекла. Таким образом, в тяжелом климате на мысе Доброй Надежды голландцы стали только сильнее и преуспели во всем. Они не пошли в глубь страны, потому что их было немного, а требовалось, чтобы все были под рукой. Но они строили себе дома и снабжали Нидерландскую Ост-Индскую компанию продовольствием и водой, постепенно создавая небольшие городки – Винберг, Стелленбош, и распространяя свои поселения вверх по склонам, ведущим к большому центральному плато, простирающемуся на сто пятьдесят миль от гребня Кару к долине Замбези. Затем прибавились переселенцы-гугеноты – лучшая кровь Франции, – всего три сотни, – горстка отборного зерна, вброшенная, чтобы придать изящества и энтузиазма крепкой тевтонской породе. В истории норманнов, гугенотов, французских эмигрантов можно видеть, как великая рука снова и снова опускалась в этот амбар и одаривала народы великолепными семенами. Франция не основала новых стран, как ее великий соперник, однако она сделала все другие страны богаче при смешении с ее отборнейшими людьми. Ру, Дю Туа, Жубер, Дю Плесси, Вильерс и десятка два других французских фамилий – одни из самых привычных в Южной Африке.
В следующие сто лет история колонии представляет собой последовательное освоение африканерами огромных просторов вельда, лежащего к северу от них. Скотоводство стало товарным, а на территории, где шести акров земли едва хватает одной овце, даже для небольшого стада требовались обширные фермы. Шесть тысяч акров составляло обычную величину, за что правительству надлежало платить пять фунтов ренты в год. Болезни, принесенные белым человеком в Африку, как в Америке и Австралии, были для аборигенов смертельными, и эпидемия оспы очистила пришельцам пространство. Они продвигались все дальше и дальше на север, здесь и там основывая городки, такие как Грааф-Рейнет и Свеллендам, где нидерландская реформаторская церковь и магазин предметов первой необходимости объединяли вокруг себя немногочисленные разбросанные жилища. Поселенцы уже выказывали ту самостоятельность и независимость от Европы, которая является их самой характерной чертой. Даже проявление власти Нидерландской компании (старшего, но менее значительного брата «Джон компани»[2
] в Индии) заставило их восстать. Правда, местный бунт почти не заметили из-за всемирного катаклизма, последовавшего за Французской революцией. Через двадцать лет (в течение которых мир был сотрясен титанической борьбой между Англией и Францией в финальном подсчете очков за игру и выплате ставок), в 1814 году, Капская колония была присоединена к Британской империи.