Летали мы на высотах 7200–9600 метров. Дублирующих экипажей не было. Требования к летчикам предъявлялись очень высокие: класс не ниже 1–2-го, большой опыт полетов в любых метеоусловиях и с максимальным взлетным весом — до 180 тонн. На маршруте весь экипаж работал от запуска до посадки без отдыха, не вставая с рабочих мест. Мастерство летчиков было столь велико, что за весь период существования полка не было ни одного факта потери ориентировки, посадки вне аэродрома или вынужденного покидания самолета, за исключением отдельных случаев, не связанных с действиями летного состава. Возвращаясь домой после напряженных 25-дневных командировок, каждый экипаж налетывал до 100 часов при годовой норме 70 часов. За время подобных полетов человек терял в весе 7–10 килограммов».
Можно добавить, что в Луанде Павел Павлович и его товарищи в те времена действительно не могли полноценно возместить потерянные килограммы. Не позволяла ситуация с продовольствием. Поэтому действовал принцип: все свое ношу с собой. Летчики привозили «кормежку» с собой, разбавляя ее приобретенными по случаю на местном рынке бананами и ананасами. А вот в смысле отдыха летчикам было раздолье: ласковые волны Атлантики, хорошая банька, интересные экскурсии по городу.
Меняем пиво… на водку
Ребята неделю как из Союза. Довольны свалившимся на них «дополнительным отпуском». Да еще каким: Гавана, Луанда, опять Гавана. Летать на боевых, конечно, опасно. Среди бортпереводчиков еще была свежа память катастрофе Ту-95РЦ, направлявшегося из Гаваны на базу Оленья близ Североморска. Тогда, всего год назад, в августе 1976 года над Северной Атлантикой погибло двенадцать человек экипажа. Среди них был и переводчик-виияковец, но не курсант, а уже офицер…
Но кто думает о смерти в девятнадцать лет? Посидели, как водится по русскому обычаю. Они выставили гостинцы с Родины: банку селедки и буханка черного хлеба — настоящее лакомство для русского человека в Африке. Все как полагается. Поговорили. В какой-то момент стало обидно. Ребята уже заканчивают второй курс, а нам здесь «париться» еще почти год. Они в ответ: «А зато вы бабки получаете, да еще и мамлеев присвоят…».
Что касается «бабок», так это верно. После полутора лет ангольской командировки мы сделались по тем временам вполне обеспеченными людьми. Наш курсовой старшина Славка Истратов захотел, и купил себе «жигуль», а стальные приобрели в «Березке» приличную аппаратуру и одежду. А вот с присвоением вожделенного для всех курсантов звания «мамлея» — «младшего лейтенанта», нас «прокатили». В принципе считалось, что курсант Военного института не мог находиться в служебной командировке более года. Если этот срок превышался, он получал офицерское звание и статус слушателя, а командировка могла длиться сколь угодно долго. Поэтому по территории института ходили целые табуны «мамлеев», в основном участников сирийско-израильских и египетско-израильских войн. Тогда учеба в институте, включая командировки, длилась вместо пяти по 7–8 лет. Но положение их имело массу преимуществ по сравнению с курсантами. Мы, например, после полутора лет свободы вынуждены были опять вернуться в казарму с увольнением в город 2–3 раза в месяц.
На завтра Москва запланировала боевой вылет. Задача — обнаружить американскую авианесущую группировку в районе острова Святой Елены. «Летуны» шутят: полетим искать могилу Наполеона. Мое место с руководителем полетов на «вышке». Работа есть работа, но обидно, что именно завтра. Потому, что завтра — вторник. Святой и почитаемый в нашей авиагруппе день. По вторникам мы получаем в ангольском распределителе пиво. Целых десять ящиков. А пиво в Анголе по тем временам — страшный дефицит.
После бегства португальских специалистов, ангольцы так и не смогли наладить нормальную работу двух основных пивоваренных заводов Луанды, выпускающих популярные сорта местного пива, "Cuca" и "Nocal". Поэтому существовала жесткая система распределения этого поистине национального напитка. Пиво отпускалось только на свадьбы, поминки, похороны или по случаю национальных праздников. Это если оптом. Существовал и другой способ.