Ангола – СССР: дружба и забвение

Когда срок командировки соседа закончился, он уехал в Москву. Через пару недель после его отъезда к нам в миссию заявилась местная анголка и попросила меня, я был в тот день дежурным переводчиком, позвать соседа по комнате. Узнав, что он улетел в СССР, женщина расплакалась. Сказала мне, что он обещал жениться на ней и забрать с собой, а сам, как оказалось, подло от нее сбежал. Утешить ее я не мог. Понимал, что она стала жертвой моего коллеги по переводческому ремеслу. Он заставил ее поверить в сказку, которую сочинил специально для нее. Помню, как медленно и со слезами на глазах она прошла мимо часовых, которые, став свидетелями нашего разговора, понимающе и хитро улыбались.

Несмотря на то, что уже прошло много лет, я помню имя этого переводчика, того, с кем делил комнату очень недолгое время. Перед отъездом в СССР он оставил мне свой большой португальско-русский словарь, который очень пригодился впоследствии. В то время всеобщего дефицита в СССР раздобыть любые серьезные издания даже в Москве было нелегко. Я же приехал в Анголу вообще с карманным словарем, этого, безусловно, для моей работы было недостаточно. Спасибо ему за тот подарок, он стал для меня хорошим помощником на протяжении моей зарубежной командировки.

Полковник Уделов всегда был строг и держался с подчиненными на дистанции, почти ни с кем не вступал в дружеско-товарищеские отношения. Ни на службе, ни после нее. Хотя большинство из его подчиненных офицеров имели одинаковое с ним звание полковника и после командировки увольнялись в запас по возрасту. Праздники наш командир отмечал только со своим заместителем, советником начальника штаба. Они вроде бы дружили семьями.

Владимир Николаевич был настолько дотошным службистом, что у него иногда возникали серьезные конфликты с нижестоящими по должности коллегами. Два раза к нам прилетал главный военный советник генерал Гусев, чтобы погасить «пожар» между тремя офицерами: нашим командиром и двумя его полковниками.

При Уделове никому в голову не могла прийти шальная мысль попробовать отпроситься у него со службы для решения личных вопросов. Заранее было известно – разрешения не будет. Нас, переводчиков, он вообще не считал военными, хотя среди нас были выпускники московского военного института (ВИМО). На торжественных мероприятиях или коллективных собраниях полковник Уделов всегда начинал свою речь со слов: «Товарищи офицеры и переводчики!» И все мы вставали. С офицерскими женами он тоже был неласков. Разговаривал с ними в той самой привычной для него командирской манере: исключений он не делал ни для кого.

С таким строгим командиром я служил довольно долго, он остался для меня одним из самых уважаемых мной офицеров, под чьим командованием мне повезло быть на службе. Он был строг, но имел представление о чести, чего как раз недоставало отдельным другим моим начальникам, с которыми мне пришлось продолжать службу или работать уже на гражданке. Кое-кто из последних, будучи внешне очень вежливым и нарочито сострадательным, на самом деле являл собой настоящего чеховского хамелеона. Могу предположить, что отдельным из них чувство благородства было неведомо от рождения, хотя такой подход противоречит современной диалектике развития личности; другие же с порядочностью расстались в самом раннем детстве, когда познакомились с понятиями вещи и собственности.