— Не говори так, дорогая. Мы лишаемся очень многого в жизни, когда не любим. Чем больше мы любим, тем богаче жизнь… даже если это любовь всего лишь к маленькому существу, покрытому мехом или перышками. Ты хотела бы завести канарейку, Фейт… маленькую золотую канарейку? Если хочешь, я подарю тебе одну. У нас дома две.
— О, я
— Я уверена, что если ты повесишь клетку подальше от стены, то кот не сможет до нее добраться. Я расскажу тебе, как нужно ухаживать за ней, и когда пойду в следующий раз в Инглсайд, то оставлю ее там для тебя.
Про себя Розмари подумала: «У гленских сплетниц появится еще один повод посудачить, но мне все равно. Я хочу утешить это бедное сердечко».
И Фейт утешилась. Было так приятно встретить сочувствие и понимание. Она сидела рядом с мисс Розмари на старой сосне, пока сумерки не прокрадись незаметно в белую долину и вечерняя звезда не засияла над серой кленовой рощей. Фейт рассказала Розмари все о своем маленьком прошлом и надеждах на будущее, о том, что она любит и чего терпеть не может, о мелочах быта в доме священника, о взлетах и падениях школьной жизни. Расставаясь, они уже были верными друзьями. В тот вечер, когда все сели ужинать, мистер Мередит был, как обычно, погружен в задумчивость, но вскоре произнесенное за столом имя привлекло его внимание и заставило вернуться к реальности. Фейт рассказывала Уне о своей встрече с Розмари.
— Я думаю, она просто прелесть, — сказала Фейт. — Такая же милая, как миссис Блайт… только по-другому. Мне даже захотелось ее крепко обнять. А она обняла
— Значит, тебе, Фейт, понравилась мисс Уэст? — спросил мистер Мередит довольно странным тоном.
— Я люблю ее! — воскликнула Фейт.
— О! — пробормотал мистер Мередит. — О!
ГЛАВА 21
Ясным и бодрящим зимним вечером Джон Мередит в задумчивости брел через Долину Радуг. Окружающие холмы блестели холодным великолепием снега, залитого лунным светом. Каждая маленькая елочка в этой длинной долине пела свою собственную безыскусную песенку под аккомпанемент арфы ветра и мороза. Дети мистера Мередита и дети Блайтов катались на санках, съезжая с восточного склона долины и с ветерком проносясь по гладкому, как зеркало, замерзшему пруду. Они замечательно проводили время; их веселые голоса и еще более веселый смех отдавались эхом во всех уголках долины, затихая сказочными отголосками в гуще деревьев. Справа через ветви кленовой рощи сияли огни Инглсайда. В их свете были искреннее радушие и приветливость, которыми всегда манят нас окна-маяки знакомого дома, где, как нам известно, живут любовь и дружеская поддержка и где окажут радостный прием любой родне — по крови или по духу. Мистер Мередит очень любил при случае провести вечер в спорах с доктором у камина, в котором горел плавник и возле которого неизменно стояли на страже знаменитые фарфоровые собаки Инглсайда, как это пристало божествам домашнего очага… но в этот вечер мистер Мередит не смотрел в ту сторону. В отдалении, на западном холме, блестела не столь яркая, но куда более манящая звезда. Мистер Мередит шел к Розмари Уэст. Он собирался сказать ей о своем чувстве, которое медленно расцветало в его сердце со дня их первой встречи и превратилось в пышный цветок в тот вечер, когда Фейт с таким горячим восхищением отозвалась о Розмари.
Он понял, что полюбил Розмари. Не так, разумеется, как он любил Сесилию.