Аня из Инглсайда

Рилла сидела на ступеньках крыльца, закинув ногу на ногу — что это были за восхитительные пухлые загорелые коленочки! — и всей душой предавалась печали. И если кто-нибудь спросит, почему всеми любимая и ласкаемая крошка может чувствовать себя несчастной, этот спрашивающий, должно быть, забыл свое собственное детство, когда то, что казалось взрослым не более чем пустяками, он сам считал мрачными и ужасными трагедиями. Рилла была в отчаянии, поскольку Сюзан сказала ей, что собирается испечь свой знаменитый «серебристо-золотой» торт, и ей, Рилле предстоит после обеда отнести его в церковь где сегодня будет ужин и сбор пожертвований для приютских детей.

Не спрашивайте меня, почему Рилла охотнее умерла бы, чем пошла с пирогом через деревню к пресвитерианской церкви Глена святой Марии. В маленьких головках часто возникают очень странные представления, и почему-то Рилла вбила в свою, что нести пирог куда бы то ни было крайне постыдно и унизительно. Возможно, так произошло потому, что однажды, когда ей было еще только пять, она встретила на улице старую Тилли Корт, которая несла торт, а по пятам за ней бежали все деревенские мальчишки, визжа и насмехаясь над ней. Старая Тилли жила в рыбачьей деревне и была очень грязной оборванной старухой.

Тилли Корт

Украла торт,

Затолкала в рот —

Заболел живот, —

нараспев кричали мальчишки.

Быть зачисленной в одну категорию с Тилли Корт — нет, такого Рилла просто не могла вынести. В ее уме накрепко засела мысль, что вы никак не можете быть леди, если носите по улицам торты. Вот почему она сидела безутешная на ступенях и выглядела как существо, навеки подавленное горем. Даже ее большие карие глаза, которые почти закрывались, когда она смеялась, стали печальными и страдальческими вместо того, чтобы оставаться обычными глубокими озерами очарования. «Это феи при рождении коснулись твоих глаз», — сказала ей однажды тетушка Китти Мак-Алистер. А ее папа уверял, что она родилась обольстительницей и улыбнулась доктору Паркеру уже спустя полчаса после своего рождения. Рилла до сих пор умела лучше изъясняться глазами, чем языком, поскольку заметно шепелявила. Но она избавится от этого недостатка, когда подрастет.

Она растет так быстро. В прошлом году папа мерил ее по флоксу, в этом — по розам, а скоро будет мерить по штокрозе, и тогда она пойдет в школу. Рилла была совершенно счастлива и очень довольна собой до этого ужасного объявления Сюзан. Право же, негодующе говорила Рилла небу, у Сюзан нет ни стыда ни совести. Конечно, Рилла произнесла это как «ни штыда, ни шовешти», но прелестное нежно-голубое небо выглядело так, будто все поняло.

Мама и папа уехали в то утро в Шарлоттаун, а все остальные дети ушли в школу, так что Рилла и Сюзан были в Инглсайде одни. Как правило, Рилла чувствовала себя превосходно в подобных обстоятельствах. Ей никогда не было одиноко, она любила сидеть на ступеньках или на своем собственном, покрытом зеленым мхом камне в Долине Радуг, с воображаемым котенком или двумя для компании, и сочинять сказочные истории обо всем, что видела, — об уголке лужайки, что выглядел как веселая маленькая страна бабочек, о маках словно плывущих по саду, о громадном пушистом облаке, что плывет совсем одно в небе, о больших шмелях, жужжащих над настурциями, о жимолости, что тянет свои желтые пальцы, чтобы коснуться ее рыжевато-коричневых волос, о ветре, который дует… куда он дует?.. о Петушке Робине, который вернулся опять и расхаживал с важным видом по перилам крыльца, удивляясь, почему Рилла не поиграет с ним. Но сейчас Рилла не могла думать ни о чем, кроме того, что она — какой ужас! — должна нести торт — торт — через деревню в церковь для каких-то сирот. Рилла смутно представляла, что приют находится в Лоубридже и что там живут бедные маленькие дети, у которых нет ни пап, ни мам. Ей было их ужасно жалко. Но даже ради самой сирой из сирот маленькая Рилла Блайт не согласилась бы появиться на людях с тортом в руках.

Возможно, если пойдет дождь, ее не пошлют.

Было непохоже, что может начаться дождь, но Рилла все же сложила ручки — с ямочкой там, где начинался каждый пальчик, — и сказала горячо:

— Пожалушта, дорогой Бог, пушть польет шильный дождь. Пушть льет как иж ведра. Или… — Рилла подумала о другой спасительной возможности, — пушть Шужан шожжет торт… шожжет шовшем.

Увы, когда пришло время обеда, великолепный торт, пропеченный как раз в меру, с начинкой и с глазурью, уже стоял на кухонном столе. Это был любимый торт Риллы — «серебристо-золотой торт» звучало так роскошно, — но она чувствовала, что никогда больше не сможет съесть ни кусочка такого торта.

И все же… не гром ли это там над холмами за гаванью? Может быть, Бог услышал ее молитву? Может быть, будет землетрясение, прежде чем настанет время идти? Не может ли у нее, на худой конец, начаться боль в животе? Нет. Рилла содрогнулась. Это будет означать касторку. Уж лучше землетрясение!