Аня из Шумящих Тополей

— О, можете глумиться надо мной — глумиться над всем. Но не пытайтесь ничего отрицать. Вы сделали это, и сделали намеренно.

— Конечно сделала. Ты просила меня об этом.

— Я… вас… просила!

— Ну да, здесь, в этой самой комнате. Ты сказала мне, что не любишь его и никогда не смогла бы выйти за него замуж.

— О, вероятно, просто у меня было такое настроение. Я и представить не могла, что вы примете мои слова всерьез. Я думала, что уж вы-то поймете мою артистическую натуру. Разумеется, вы на сто лет старше меня, но даже вы наверняка еще не забыли, как сумбурно девушки говорят… чувствуют. Вы, притворявшаяся моим другом!

«Это, должно быть, дурной сон», — подумала бедная Аня, вытирая нос.

— Сядь, Хейзл, прошу!

— Сесть! — Хейзл стремительно расхаживала взад и вперед по комнате. — Как могу я сесть? Кто мог бы сидеть, когда вся его жизнь лежит вокруг него в руинах? О, если такими делает людей возраст — завидующими счастью молодых и стремящимися его разрушить, — я буду молиться о том, чтобы никогда не стареть.

У Ани вдруг зачесалась рука дать Хейзл пощечину — странное, отвратительное, примитивное желание. Она подавила его столь молниеносно, что никогда потом не могла поверить, что действительно ощутила нечто подобное. Однако она сочла, что какое-то мягкое наказание все же необходимо.

— Если ты, Хейзл, не можешь сесть и говорить разумно, то я хочу, чтобы ты ушла. (Очень сильное апчхи.) У меня много работы. {An… an…чхи !)

— Я не уйду, пока не скажу вам, что я о вас думаю. О, я знаю, что могу винить во всем только себя. Я должна была знать… и я знала. Я инстинктивно почувствовала, когда впервые увидела вас, что вы опасная. Эти рыжие волосы, эти зеленые глаза! Но мне никогда и в голову не приходило, что вы дойдете до того, чтобы ссорить меня с Терри. Я думала, что вы, по крайней мере, христианка. Я никогда не слышала, чтобы кто-нибудь так поступал. Что ж, вы разбили мое сердце… если вы находите в этом какое-то удовлетворение.

— Ты маленькая дурочка…

— Я не желаю разговаривать с вами! О, мы с Терри были так счастливы, прежде чем вы все испортили! Я была так счастлива… первая из нашей компании помолвлена! У меня даже было продумано все, что касается свадьбы: четыре подружки в прелестных бледно-голубых платьях с оборками, обшитыми черной бархатной ленточкой. Так эффектно! О, даже не знаю, чего я испытываю к вам больше — ненависти или презрения! О, как могли вы поступить со мной таким образом… когда я так любила вас… так полагалась на вас… так верила в вас!

Голос Хейзл прервался, глаза наполнились слезами. Она изнеможенно опустилась в кресло-качалку.

«У тебя больше не осталось восклицательных знаков, — подумала Аня, — но запас подчеркиваний неистощим».

— Это совершенно убьет бедную мамочку, — всхлипнула Хейзл. — Она была так довольна… Все были так довольны… Все считали, что это идеальная партия. О, сможет ли что-нибудь хоть когда-нибудь быть таким, как прежде?

— Подожди следующего лунного вечера и попробуй еще раз, — мягко сказала Аня.

— О да, смейтесь, мисс Ширли… смейтесь над моими страданиями. У меня не было ни малейшего сомнения, что вы найдете все это забавным, очень забавным! Вы не знаете, что такое страдание! Это ужасно… ужасно!

Аня взглянула на часы и чихнула.

— Тогда не страдай, — посоветовала она Хейзл без всякого сочувствия.

— Буду страдать. Мои чувства очень глубоки. Конечно, мелкие натуры не страдали бы. Но я рада, что, какой бы я ни была, я не мелкая. Имеете ли вы, мисс Ширли, хоть какое-нибудь представление о том, что значит любить? По-настоящему глубоко, чудесно любить? А потом довериться и быть обманутой? Я ехала в Кингспорт такая счастливая, любящая весь мир! Я велела Терри быть внимательным к вам, пока меня нет, чтобы вы не чувствовали себя одинокой. И вчера вечером я приехала домой такая счастливая. А он сказал мне, что больше не любит меня, что все это была ошибка — ошибка! — и что вы сказали ему, будто я не люблю его и хочу быть свободна!

— Мои намерения были вполне благородными, — засмеялась Аня. Ее озорное чувство юмора пришло ей на выручку, и она смеялась столько же над собой, сколько над Хейзл.

— О, как я только пережила эту ночь! — в исступлении продолжала Хейзл. — Я все ходила и ходила по комнате. И вы не знаете — вы не можете даже вообразить, — что я вынесла сегодня. Мне пришлось сидеть и слушать — да-да, слушать, — как люди говорят о безумной страсти Терри к вам. О, люди наблюдали за вами! Они знают, что вы делали. Но зачем? Зачем? Вот чего я не могу понять. У вас есть свой жених, почему же вы не захотели оставить мне моего? Что вы имеете против меня? Что я вам сделала ?

— Я думаю, — сказала окончательно выведенная из себя Аня, — что вас с Терри нужно как следует отшлепать. Если бы ты не была слишком раздражена, чтобы прислушаться к доводам рассудка…