Аня Каренина

— Что? Да кому тут надо тебя убивать?! Ты что?! — возмутилась та.

— А зачем тогда всё это?

— Просто сегодня приезжает верховный отец нашей церкви. Он приезжает из-за тебя.

— Из-за меня? — Аня решила, что во сне ничему удивляться не стоит. В конце концов, это всё не по-настоящему.

— Ему было откровение, — многозначительно произнесла Наташа, начиная натягивать на Каренину трусы.

— Больше тебе ничего не надо знать, — с недавнего времени Ира почему-то стала недолюбливать Аню. — Никто тебе тут ничего не сделает. Понятно?

— Понятно. — Хотя Каренина так ничего и не поняла. В любом случае она смирилась со всем, что только может произойти. — Это же сон.

— Что сон? — хором спросили девицы, переглянувшись.

— Всё сон.

Наташа внимательно посмотрела на Аню, у той было такое равнодушное лицо, что «свидетельнице о Боге» стало не по себе, и она этого самого бога тут же мысленно помянула.

Когда Аню снова отвезли в её комнату и оставили там, Ира со своей «свидетельницей» направились на кухню. Там надлежало шинковать салат.

— Может, она того? — Наташа повертела пальцем у виска, вопросительно глядя на Иру.

— Может… Не знаю, — досадливо ответила та, пытаясь воткнуть большой нож в капустную кочерыжку.

[+++]

Около четырёх часов дня прибыл зелёный общинный «Мерседес» — ровесник Ани. Каренина из окна наблюдала, как все вышли на улицу и, размахивая какими-то цветами, восклицают: «Осанна! Осанна!» Из машины вылез ещё более суетливый и ещё более красный, чем обычно, пастор Джон, а следом за ним высокий сутулый старик, который в свою очередь открыл дверцу невероятно толстой тётке в розовом костюме, который только усиливал общую нереальность происходящего. Аня сжала голову руками. Ну что за бесконечный кошмар! Когда же она наконец проснётся!

Через некоторое время послышался топот, как будто в Анин закуток двигалось стадо носорогов, причём явно не с лучшими намерениями. Дверь распахнулась.

— She’s here! Вот она! — отец Джон показывал на Аню тому самому сутулому старцу, которому все дружно кричали: «Осанна!» Лицо старика показалось Ане похожим на драконью морду.

— Это преподобный О’Брайен, — почтительно представил Ане вошедшего пастор Джон. — А это ТА САМАЯ АННА! — многозначительно сверкнув глазами, обратился общинный пастырь к священноначалию.

Старик долго молчал, разглядывая Аню.

— Yes… — в итоге вымолвил он густым хриплым басом. — It’s the mother of the Beast… I saw her in the magic crystal. It’s she, I know. You made a great thing for the world, father John. I see your future, it will be enormous [4].

Старикан положил руку на плечо разрыдавшегося Джона.

Так делегация и удалилась. Пастор Джон рыдал, а старик держал руку у него на плече. Аня с недоумением проводила их глазами. А зачем её мыли?

Вечером Ане принесли в комнату ужин, сводили в туалет и снова заперли.

— Будь готова, скоро тебя вызовут, — заговорщицки сообщила ей Наташа, перед тем как закрыть дверь.

У Ани внутри шевельнулось лёгкое беспокойство, которое, однако, тут же было наглухо погребено под общей депрессией, пассивным ожиданием гибели или хотя бы окончания этого ночного кошмара. В голове у Карениной была абсолютная чёрнота и пустота. Она больше не взывала к Богу, не думала о Стиве, о матери.

Иногда погружалась в мир своих нереальных фантазий, где она — мегазвезда мирового шоу-бизнеса — поёт на сцене десятки самых популярных песен. Или же представляла, что она замужем за каким-то богатым мужиком. В такие моменты внутреннее пространство Аниной головы было наполнено звуками и событиями. Аня ездила в своём инвалидном кресле по пустой комнате, раскланиваясь с воображаемыми людьми, рассказывая воображаемому мужу, как у неё прошёл день, — и всё это без единого звука. Её губы шевелились, но не тревожили тишину.

— Анья! — пастор Джон открыл дверь, и от его ног к каренинскому креслу пробежала полоска жёлтого света. — Come! Иди!

Аня покорно покатилась к выходу. Джон привёз её в комнату для молитвенных собраний. Там кругом сидели все общинники, было ужасно душно.

Преподобный O’Брайен сидел во главе стола рядом со своей жирной спутницей. Аня уставилась на него. Каренину поставили перед стариканом, тот заговорил хриплым грудным басом. Впечатление сильно смазывалось тем, что его переводил длинный и сутулый молодой человек, смертельно бледный и с огромными оттопыренными ушами.