Аня Каренина

— Я о себе сейчас не думаю! — гневно топнула ногой Валерия Сергеевна. — Вот как только он тебя посадит на свои хлеба, посмотрю, как запоёшь! Сидит тут, кенар свободолюбивый! Да если бы ты ему на нервы не действовал своей… своей ориентацией…

— Ах вот как! Значит, опять я виноват?

— Да! Ты знал, как он к этому относится! Зачем было объявлять о своей… своей… склонности во всеуслышанье, да ещё на его день рождения, в присутствии родственников и знакомых?! До инфаркта отца чуть не довёл тогда! Молчал бы в тряпочку, и всё было бы нормально! Мы теперь плоды твоей дурости пожинаем!

— Знаешь, мама…

— Что «мама»?! Когда сообщал всем, о маме не подумал! На кого всех собак спустили? На меня! Мол, это я вырастила такого…

— Какого?

— Не важно! — Валерия Сергеевна кричала, вытирая слёзы. — Короче, ты доигрался! Три месяца тебе! Три! — Валерия Сергеевна выкинула вперед указательный, средний и безымянный пальцы.

— Да на что?! Что я должен сделать? В бункере запереться? Пол сменить?!

— Жениться ты должен!

— На этой?

— На ком хочешь! Эта твоему отцу даже вроде бы понравилась, во всяком случае он как о твоей жене думает о ней!

— Мама! — Максим замер, некоторое время собирался с духом, а потом выпалил: — Это левинская проститутка! Я её арендовал на несколько дней, чтобы вам показать, чтобы вы успокоились! Я её ненавижу! Она же тупая, она и двух слов связать нормально не может! Вы потом всю жизнь жалеть будете!

— Что?! — Валерия Сергеевна упала в кресло и заплакала. — Ну всё… — потом немного воспряла духом. — Тогда найди себе другую девку. Уж чего-чего, а этого добра вокруг навалом. Как ты мог вообще?! А вдруг она заразная? Хоть бы раз о других подумал! Всё у тебя одни игрушки на уме… Горе ты моё, иди сюда! Ох!..

Максим упал перед мамашей на колени, обхватил её своими огромными руками, и оба заревели, как будто кромсали лук. Валерии Сергеевне вдруг показалось, что ничего её сын так и не сможет сделать, поревёт-поревёт и завтра забудет. Она вцепилась Максиму в волосы и прошипела:

— Три месяца! Три! Сделай ты хоть раз что-то как надо! — вскочила и вышла.

У неё в груди клокотала немыслимая обида на неблагодарного сына, который так и не смог быть полезным матери, и огромная, абсолютно бессильная злоба на мужа, с которым решительно ничего нельзя было поделать, кроме как подчиниться всем его требованиям. Такого унижения Валерия Сергеевна совершенно не ожидала, а потому реагировала по чеховскому принципу: «Этого не может быть, потому что не может быть никогда!»

[+++]

Аня, брошенная всеми, оказалась в толпе совершенно незнакомых людей. Это, как ни странно, придало ей уверенности. Для храбрости она решила выпить. На столе было множество открытых бутылок. У Карениной разбежались глаза — джин, мартини, кампари, какие-то коньяки, французские вина, ликерные бутылки с фруктами внутри. Аня решила начать с того, чего никогда ещё не пробовала. Налила себе в стакан немного джина, понюхала. На всякий случай наполнила другой стакан апельсиновым соком. Джин пах приятно чем-то еловым. Каренина выдохнула, зажмурилась и выпила залпом. По телу моментально разлилось приятное тепло, а сок даже не понадобился, водочной горечи не было, во рту остался приятный вязкий привкус. Аня огляделась вокруг и, убедившись, что за ней никто не наблюдает, налила себе кампари. Вкус был странный, даже очень… На всякий случай Каренина запила его соком, получилось вкусно… Дальше на столе стоял какой-то голубой ликер, Аня решила попробовать и его…

— Во даёт, — пробормотал себе под нос Каренин, сидевший на скамейке около дома и наблюдавший за Аней издалека.

— Алкоголичка, что ли? — спросил Пашенька, усаживаясь рядом.

— Похоже на то, во как глушит. Джин с ликёром, мартини с ромом, выдох-залп, выдох-залп.

— Интересно, а ей так плохо не станет? — обеспокоился Пашенька.

— Конечно, станет! Так любому очень скоро станет очень плохо. Да-а… Похоже, мы сегодня увидим нечто. Кстати, ты не узнал у Максима — это на самом деле его невеста?

— Да, к сожалению, — печально сведя бровки домиком, ответил Паша. — Мне Максим сам сказал. Кто бы мог подумать, — и Пашенька скорбно воззрился на носки своих очень модных ботинок.

— Ой, бедняга! А где он её выискал?

— Не знаю.

— Да не важно! Я думаю, это чтобы маму с папой напугать. — Каренин любил быть язвительным.

— Зачем?

— Ну это же элементарно безо всякого Ватсона! Приводишь домой этакую чувырлу-алкоголичку, чинно её представляешь гостям, знакомым и родственникам — и оставляешь. Грамотно, лучше не придумаешь. Вон смотри, на неё уже пальцами начали показывать. Видишь, оглядываются, шепчутся?

— Где?

— Да везде!

— А… вижу, да. Точно, смотрите, вон Алина что-то мужу своему на ухо говорит и пальцем показывает. Фу, как это всё…

— Мерзко, конечно, но вся жизнь наша такая вот мерзость.

— Ну не знаю!

— А вы сами что, одобряете это? — Каренин показал на Аню, которая держала в одной руке персик, а в другой кусок буженины и откусывала попеременно.

— Закусывает. Правильно делает, — пожал плечами Пашенька.

— Вы что, издеваетесь?