Аня с острова Принца Эдуарда

— Я думаю, Руби, — начала она неуверенно, так как ей трудно было говорить с кем-либо о своих самых сокровенных мыслях и о новых представлениях, которые касались великих тайн этой и грядущей жизни и пока лишь смутно начинали вырисовываться в ее уме, заменяя собой прежние детские понятия. Но еще труднее было говорить о них с человеком такого склада, как Руби Джиллис, — я думаю, что, возможно, у нас весьма ошибочные представления о небесах, о том, что это такое и что ждет нас там. Мне кажется, что жизнь на небесах не может так сильно отличаться от жизни на земле, как думает большинство людей. Я верю, что и там мы продолжаем жить — во многом именно так, как живем здесь, — и это будем все те же мы, только там нам будет легче быть хорошими… и следовать высочайшим идеалам. Все затруднения и недоумения исчезнут, и мы все увидим ясно. Не бойся, Руби.

— Я не могу не бояться, — сказала Руби жалобно. — Даже если то, что ты говоришь о небесах, правда, — а ты не можешь знать наверняка и, может быть, это только твое воображение, — там все равно не будет точно так же, как здесь. Этого не может быть. Я хочу по-прежнему жить здесь. Я так молода. Я еще не жила. Я так упорно боролась за жизнь — и все напрасно… Я должна умереть… и покинуть все, что я люблю.

Аня слушала с почти невыносимой болью в душе. Она не могла лгать даже для того, чтобы утешить Руби, а все, что та говорила, было ужасающе справедливо. Она действительно покидала все, что любила. Все ее сокровища были на одной лишь земле; она жила единственно ради мелочей земного существования — всего того, что преходяще, и забывала о том великом, что простирается в вечность и перекидывает тем самым мост через пропасть, разделяющую две жизни, — мост, который делает смерть просто переходом от одного существования к другому, от рассвета к безоблачному дню. Бог позаботится о ней там — Аня верила в это, — она узнает, научится… Но сейчас не было ничего удивительного в том, что бедная душа цеплялась в слепой беспомощности за то единственное, что знала и любила. Руби приподнялась на локте и устремила свои большие, красивые голубые глаза на озаренное луной небо.

— Я хочу жить, — сказала она дрожащим голосом. — Я хочу жить, как другие девушки. Я… я хочу выйти замуж, Аня… и… и… иметь детей. Ты знаешь, я всегда любила малышей. Я не смогла бы сказать об этом никому, кроме тебя. Я знаю, ты поймешь. И потом, бедный Херб… он… он любит меня, и я люблю его. Другие ничего не значат для меня, а он значит… и если бы я осталась жить, я вышла бы за него замуж и была бы счастлива. Ах, Аня, это так тяжело!

Руби снова упала на подушку и судорожно зарыдала. Аня сжала ее руку с глубоким сочувствием — безмолвным сочувствием, которое, вероятно, помогло Руби больше, чем какие-либо несвязные, несовершенные слова. Она вдруг успокоилась, рыдания стихли.

— Я рада, что все сказала тебе, — прошептала она. — Мне легче уже оттого, что я это высказала. Я давно хотела заговорить об этом — все лето, каждый раз, когда ты приходила, — хотела, но не могла. Мне казалось, что если я заговорю о смерти или кто-то другой заговорит или намекнет, то это сделает смерть такой неотвратимой. Днем, когда вокруг были люди и все казалось таким веселым, мне было нетрудно отогнать мысли о смерти. Но ночью, когда я не могла уснуть, это было так страшно, Аня. Тогда я не могла не думать о ней. Она приходила и смотрела мне в лицо до тех пор, пока я не пугалась так, что чуть не начинала кричать.

— Но ведь ты не будешь больше бояться, Руби, правда? Ты будешь мужественной и будешь верить, что все окажется хорошо.

— Я попытаюсь. Я буду думать о том, что ты сказала, и постараюсь поверить в это. А ты будешь приходить ко мне как можно чаще, да, Аня?

— Да, дорогая.

— Теперь… теперь уже недолго ждать, Аня. Я уверена в этом… И мне больше хочется побыть в эти дни с тобой, чем с кем-либо другим. Ты всегда нравилась мне больше всех остальных девочек, с которыми я училась в школе. Ты никогда не была ни завистливой, ни мелочной, как некоторые другие… Бедняжка Эм Уайт вчера приходила повидать меня. Ты, наверное, помнишь, мы с Эм так дружили, когда ходили в школу. А потом на школьном концерте поссорились и с тех пор не разговаривали друг с другом. Ну разве не глупо? Все это кажется глупостью теперь. Но вчера мы с Эм помирились. Она сказала, что давным-давно стала бы снова разговаривать со мной, да только боялась, что я не захочу. А я никогда не заговаривала с ней, так как была уверена, что она не станет говорить со мной. Разве это не странно, Аня, как люди иногда могут совсем неправильно понимать друг друга?

— Мне кажется, что большинство неприятностей в жизни происходит именно от взаимного непонимания, — сказала Аня. — Мне пора домой, Руби. Уже поздно, и тебе тоже не стоит оставаться на сыром воздухе.

— Ты скоро придешь опять, да?

— Да, скоро. И если я чем-то смогу помочь тебе, то буду очень рада.

— Я знаю. Ты уже помогла мне. Ничто не кажется мне теперь таким ужасным. Доброй ночи, Аня.

— Доброй ночи, дорогая.