Анифа. Пленница степей (СИ)

Конечно, Анифа не осмелилась принести на алтарь кровавую жертву — ей претила жестокость и смертоубийство, она окончательно это осознала и приняла. К тому же она была женщиной, а боги, которым был поставлен алтарь и которым поклонялись степняки, были богами силы и войны.

Но отчаяние и смятение заставили ее обратиться к ним с горячей речью.

А позже, под покровом темноты, она провела простой и незамысловатый ритуал, которому ее тоже научила мать. В этом ритуале в качестве жертвы выступила ее собственная кровь, которую она пустила, аккуратно проколов раскаленной иглой свой палец. Совсем немного, всего пару капель. Но этого, по словам матери, обычно вполне достаточно. Главное, чтобы были чисты помыслы и желание было горячо. Анифа закончила ритуал раньше, чем в шатре появился вождь. А на кучки трав, разложенные на чистой тряпице, и ряд очередных плошек с пряно пахнущим содержимым он и вовсе не обратил внимания, привыкший к этим новым деталям в своем жилище. Он сам приказал ей перенести свои вещи, ведь это было удобнее. К тому же ему нравилось, какой Анифа становилась, когда занималась своими хитрыми лечебными делами. Она была необыкновенно серьезной и деловитой и это очень привлекало Шах-Рана. Оттого он был особенно порывист и жаден в получении удовольствия и щедр на ласку.

Вот и этой ночью он овладел ею отчаянно и жарко. Он поклонялся ее телу и ее чувственной красоте, жадно целовал каждую клеточку ее тела и входил быстро и глубоко, позволяя себя самые искушенные, самые откровенные ласки, от которых Анифа не просто стонала — она кричала и визжала, пытаясь отпрянуть от обжигающего жара мужчины, но одновременно — и порывисто тянулась ему навстречу, желая в страсти и исступлении забыться и раствориться в силе, значительно превосходящую ее собственную.

А когда под веками вновь вспыхнули звезды и тянущийся внизу живота спазм взорвался, пронзая тысячей иголочек удовольствия, она закричала особенно громко и пронзительно. И даже не заметила, как от переизбытка чувств и ощущений у нее по щекам потекли слезы, которые мужчина с жадностью слизал своим языком.

Под бдительным надзором Анифы северянин пошел на поправку — медленно, но верно и все-таки быстрее, чем обычный человек. Поначалу он много спал и далеко не всегда Анифа могла поймать момент его пробуждения. Но около шатра Рикса всегда дежурили его верные товарищи, которые при необходимости могли помочь ему.

Пришло время, когда мужчина с болезненным неудовольствием отметил свою слабость, которая, по его мнению, показывала его с дурной стороны в глазах желанной женщины. И хотя появление в его шатре маленькой рабыни по-прежнему радовало его и внушала надежду, порой он не мог сдержать колкие и неприятные слова, пытаясь выглядеть сильным и крепким, как и раньше. И да, Рикс понимал, что вел себя глупо и капризно, как дитя, но… Не мог сдерживать себя. Отчего, разумеется, приходил в еще более сильную ярость.

Приходил к нему и побратим. Каждый день, ранним утром, он входил в его палатку перед тем, как принять своих командиров, и вставал около Рикса, мгновенно просыпающегося от присутствия вождя. Они разговаривали, порой шутили и вспоминали былое, порой — обсуждали связь с империей и дальнейшую стратегию.

Иногда Шах-Ран грубовато, но беззлобно журил его:

— Старый друг, ты, видимо, совсем заскучал на этом свете, коль захотел отправиться на тот. Решил попировать со своими валькириями? Или испить чашу вина из рук вашего верховного бога? Посмотри на себя — и без того урод редкий, так еще исхудал, как будто год в плену провел. Хватит уже бока отлеживать — а то забудешь, как меч в руках держать.

— Даже в таком состоянии я твои собственные бока намну с легкостью, — хмуро парировал Рикс, внутренне отчаянно негодуя, ведь был совершенно согласен с побратимом.

В день, когда северянин впервые после долгого перерыва взял в руки клинок и сделал привычный, пусть и немного неловкий выпад, мужчина немного успокоился. Да, слабое после болезни тело его слушалось не полностью, а места ранений нещадно тянуло и отзывалось по нервам тупой болью, Рикс воодушевился. Он был жив — и это главное. А форму себе он вернет, рано или поздно. Это раньше он жил, упиваясь боями и кровью поверженных врагов. Вне битвы он просто существовал, движимый инстинктами — пить, есть, спать с женщинами.

Сейчас же он видел впереди свет. И как бы Риксу не смешно было признавать, что его источником была маленькая рабыня — нежная и хрупкая, как цветок, — он не мог отвернуться от этого маленького личного солнышка.

Неудивительно, что Шах-Ран заметил странное настроение побратима. Ему бы хотелось поверить, что он ошибся, ему просто кажется. Но истина, хоть и тускло и тщательно скрываемая, вставала перед его глазами и проявлялась через самые незначительные детали.