Анимация от Алекса до Я, или Всё включено

Мужчины постарше могут здорово разнится между собой. Солидные бизнесмены, награждённые орденом полного живота первой степени, вторые помощники заместителей врио заместителя, деды с военным прошлом в царской России, незадачливые подкаблучники, сумевшие ускользнуть на минутку из-под сурового гнёта, полузаботливые папаши, передавшие нашей Маше свои обязанности, философы-интеллигенты, имеющие схемы преобразования вселенной по пути эсхолиационного развития, холостяки — ценители женской недоступности, вегетарианцы-рецидивисты, прошедшие посвящение в храме Шаолинь на ново-кутузовском, презираемые вышеперечисленными группами спонсоры-лапули — все они становятся однородной весёлой массой без выраженных отличий. Рецепт простой — взять одно пиво, один напиток «виски кола», плюс пара «джин-тоников» и ракию на два глотка — смешать в течении пяти минут в животе и не закусывать — и вуаля. Столики в баре сдвигаются, мужики объединяются в стадную стаю чуть растрёпанных, краснолицых, гогочущих особей с особым огоньком в глазах. Попытки «баб» выцепить своего, к этому моменту уже невменяемого подкаблучника, находящегося вне роуминга совести, из этого павианьего сборища, обречены на провал. Это единственная жизненная ситуация, когда «баба» пасует и, посулив кары небесные земным кулачищем невозвращенцу домой, гордо удаляется, не достигнув желаемого результата. Естественно, изощрённое наказание и торжественная порка ждут муженька в будущем. Но это потом, а сейчас он сбросил оковы рабства и показывает «кукиш» могучему бабскому заду, жест — который обойдётся ему ещё в пару лишних общественных работ по дому.

Конечно, всё это разделение носит довольно условный характер. И попадаются личности, не вписывающиеся не в одну из групп. Например, знаменитости или маньяки. Маньяки встречались нечасто, что отнюдь не являлось поводом для грусти. Мне — лишь однажды, когда перекусывал пиццей в тихом баре, наклонившись со спины, кто-то прошептал:

— Рискуешь, парень, — но когда я огляделся, увидел только удалявшегося мужика, неопределённого возраста в стрёмных плавках в зелёный горошек. Он это шепнул или нет, а если он, то по какому поводу. Выяснением этих вопросов я утруждать себя не стал.

В свою очередь постоянная смена действующих лиц оставляла свой отпечаток на личной жизни. Не успевал я привыкнуть к одной девушке, проникнуться теплом и привязанностью, как наступала пора расставаться. Пару дней шлейф воспоминаний держал меня на шёлковой привязи, не давая принимать активное участие в выборе новой Дульсинеи Тобосской. Но этот любовный морок, туман, развеивался, уступая под напором вожделения, поступающего в неиссякаемый колодец сердечных переживаний.

С Оксаной я совершил ещё несколько рейдов на пляж. Свирепая псина, в следующий вечер, неожиданно для себя, получила свёрток бутерброда из колбасы и ветчины, переброшенный через забор и больше не оглашала окрестности утробным лаем, а сопела, принюхиваясь через створки, ожидая нового угощения.

Мы исследовали местность, уходя по отвилке дальше не сворачивая сразу на пляжную тропу через дюны. Просёлочная дорога заканчивалась шлагбаумом с ограждением, за которым располагался кемпинговый лагерь. Где-то посередине пути, тяжело привалившись к земле покорёженным боком, доживал свой век старый деревянный баркас с основательно подгнившей рубкой и спиленной мачтой. Он дышал такой древностью, что я не преминул на него взобраться для исследования и втащил по обрывку каната девушку. Мы сидели на этом отслужившем артефакте рук человеческих, воображая, что он плавал ещё в ту эпоху, когда океан был мировым. Любовались ночным небом и слушали хор турецких лягушек под управлением стрёкота сверчков и цикад. Эти мгновения ночной тёплой лирики затеняли дневные хлопоты, превращались в центры уюта и покоя, когда я не дёргал за поводья жизни, несясь по ухабам вскачь на взмыленном жеребце неуёмной энергии.

Потом Оксана, оставив надпись на сердечной мышце аниматора «здесь была я», вернулась в Тольятти. Позже на миокарде стали появляться и другие похожие надписи, разнились только имена. Одни сильнее врезались в сердечную плоть, зовя за собой, преследуя образами, кровоточа, отчего выглядели чётче. Другие блекло светились, как от карандашного графита, а какие-то и вовсе стирались, не оставляя следа в амурной памяти.