Одна из двух девушек — Эрта, с роскошными тёмно-каштановыми волосами, забранными спереди и ниспадающими гривой до ямочек Венеры на пояснице, особенно часто сводила многих официантов с ума своими нарядами, не скрывающими аппетитного тела. Её купальники были больше похожи на изысканное нижнее бельё от «Victoria Secret». Я думаю, что даже немногочисленные стойкие к телесным искушениям правоверные мысленно отказались от поста в священный месяц рамадан и открестились от мусульманской религии, не дающей им права любоваться таким совершенством женственности и соблазнительного порока в одном флаконе.
Что уж говорить обо мне, не скованному узами всевышнего распорядка. Я держался сколько мог, прикидываясь гранитным монументом или былинным Иванушкой, не понимающим откровенных намёков, которыми меня одаривала Эрта. Мустафавн, распустил хвост, вступил в брачные ритуальные игры со второй кузиной-албанкой, и добивался от меня, чтобы я перестал вести себя, как «какашка». Тогда бы план Муса осуществился, мы бы вчетвером посетили дикий пляж и устроили «пипетс» какое автопати. Без своей подруги девушка отказывалась идти, и Мусти неуклонно прессинговал, не понимая, что за шайтан в меня вселился. Я пытался объяснить, что со дня на день в отель должна приехать девушка, но Мус был неумолим и в настойчивости, когда ему приспичило, мог убедить жиртреста перейти на питание диетическими хлебцами вместо продукции Макдонадса. Совместными усилиями Эрты и напарника тонкая волевая перегородка из сухой соломы была сломлена, и мы наметили дату закрытой вечеринки для избранных на предстоящий вечер.
Мустафа ликовал и дольше обычного возился с укладкой волос. После шоу, мы решили немного разогреться на самой дискотеке. Эрта облачилась в обтягивающие кожаные легинсы, очерчивающие до полуобморочного состояния барменов всё то прекрасно оформленное, что открывалось ниже талии. Всё, что было выше, также было выставлено на аукцион для вуайеристов, и обморок барменов нарастал до такой степени, что им приходилось в несколько раз чаще сменять друг друга за барной стойкой на дискотеке, чтобы хоть как-то поддерживать работоспособность. Пользуясь отсутствием параноика Боба, я позволил себе танцевать на дискотеке так, как я привык это делать на дискотеках в роли обычного парня, и шаманскими движениями таза, сделавшими честь даже изрядно поднаторевшей в этом компоненте танца Шакире Исабелевне, албанка наглядно показала, чего она ждёт от сегодняшней ночи.
Я оттирался у столика вместе с Мустафой и выполнял одну из отвлекающих сознание пранаям, дабы самому не схватить обморок от перераспределения крови в организме. Албанки продолжали отплясывать, находясь в центре всеобщего внимания.
И тут я ощутил у себя на лице прохладные пальчики, закрывшие мне обзор.
— Физкульт-привет.
Упс. В пранаяме уже не было необходимости, хотя обморок был близок по другой причине. Видела ли Яна, нагрянувшая так внезапно, мои жаркие албанские танцы. Мусти моментально оценил обстановку и, с болью в глазах, словно ему вкручивали раскалённые шурупы в нервные сплетения, печально на меня посмотрел. Яна приехала не одна, а с подругой. Отметив и этот факт, преодолевая муки и страдания, Мустафа, телепатически передал мне послание, что раз с албанками уже не складывается, то может выгорит в русском тандеме.
Комната Мусти, после отъезда Марио, была свободна для встреч подобного рода, и подружка, сероглазая Ирина, дала согласие отметить вместе приезд, предупредив, что если турок будет приставать, то она применит знание айкидо. Я перевёл эту речь крошке-еноту, заводящему обороты своего обаяния. Услышав про восточные единоборства, он опечалился ещё больше, но другого выхода, кроме как надеяться на интернациональный авось, у него не было.
Девушки с балканского полуострова также догадались, что вечеринка отменяется. И пронзив гневными взглядами, словно копьями, неожиданных соперниц, переключились на других поклонников, в коих недостатка не было.
Мы поджидали девушек у границ Гюль отеля, причём Мус прятался за жёлтым катером, опасаясь возможных свидетелей. Я пытался его пристыдить, но он отказывался вылезать из укрытия, пока не убедится, что всё в порядке.
Увидев силуэты девушек, я двинулся им навстречу.
— Алекс, астарожна, — зашептал Мус из импровизированного бруствера.
Предусмотрительные девчонки, осознавая как непросто живётся на чужбине, привезли с собой горилки и чёрного хлеба с икрой. Хлеб конечно уже не был с пылу жару, но Мусти удивлённо смотрел, как я, прижав к щеке шершавый кирпичик, медитативно раскачиваюсь, насыщая себя ароматом родины, а затем, вжавшись носом в отрезанную краюху, не реагирую на его попытки воскресить меня в качестве лингвиста-переводчика.
Но отведав горилку с чёрным хлебушком и с икоркой сверху, Мустафа заявил, что с этого момента он никакой не сицилиец, а русский.